До и после. Эмма Миллс
в городской библиотеке в нескольких кварталах от школы. Я довольно часто там бывала и всякий раз видела ее: Марабелль то перебирала журналы, то перевозила книги в тележке, то расставляла их по полкам. Она на два года младше меня, поэтому совместных занятий в школе у нас не было, но меня вполне устраивало наше общение в библиотеке. Я здоровалась, она кивала, просматривала книги, которые я брала, и комментировала мой выбор.
– Нравится тут работать? – как-то спросила я, пока она вела меня к полке с изданиями «Гамлета».
– Ну, формально я тут не работаю, – ответила она. – Но мне разрешают помогать. – И Марабелль быстро достала четыре разных издания «Гамлета». – Правда, вот эту брать не стоит. Там адаптированный текст – хотели, чтоб стало понятнее, а на деле все испортили. А вот в этой хорошие комментарии.
Так я поняла, что Марабелль лучше, чем Google. Еще она оказалась невероятно странной. Чем-то она напоминала Фостера – оба жили на своей волне. Но закидоны Фостера сразу бросались в глаза, а Марабелль была чудачкой тихой и незаметной. Я не могла взять в толк: она не понимает, что вокруг происходит, – например, что Кэс над ней смеется, – или ей просто плевать?
– Как уроки, Марабелль? – спросила я, когда Кэс вернулся к своему обеду.
Она сморщила нос:
– Тригонометрия – кошмар.
– Ух, да, отстой. Сочувствую.
Она удивленно моргнула:
– Чему?
– Обожаю эту девчонку, – заявил Кэс, когда мы возвращались в класс после обеда. Марабелль поплыла в сторону крыла иностранных языков, поглаживая растущий живот под своим кукольным платьицем. – Серьезно. Обожаю. Не встречал никого смешнее.
– Она не пытается быть смешной.
– Что делает ее еще более уморительной.
– Она же молодая мама. Будь снисходительнее.
– Значит, молодые мамы вызывают у тебя сочувствие, а брошенные дети – нет?
Я пихнула его плечом:
– Какой же ты засранец.
– Прямо как Эзра Линли?
– Хуже. Ты не такой красавчик.
Кэс схватился за сердце:
– Это жуткая, несправедливая ложь!
– Брось. – Я посмотрела на часы. – Опоздаем на алгебру.
Он хлопнул себя по груди и встал как вкопанный посреди коридора.
– Кэс, завязывай. Ты же знаешь, что я считаю тебя милашкой.
Он покачал головой и начал поглаживать себя по груди с таким видом, будто его терзала страшная боль.
– Дело не в этом.
– А что с тобой?
Кэс скорчил рожу:
– Приступ аллергии на школу.
Я хлопнула его по плечу:
– Иди давай на урок.
– Смешно же?
Я не сдержала улыбку:
– Иди-иди.
3
Фостер каждый день вставал в полшестого. Уроки начинались только в восемь, к тому же за летние каникулы я отвыкла рано просыпаться, так что обычно не реагировала на его утреннюю возню. Если я и просыпалась, то лишь на пару минут, а потом меня снова одолевала дремота. Но этим утром глаза не закрывались, подушка казалась неудобной, а одеяло – слишком жарким.
Я