Рико, Оскар и тени темнее тёмного. Андреас Штайнхёфель
сказала она. – Что, я разве похожа на такого человека?
– А ты смогла бы их собрать?
– Для тебя? Даже если мне придется для этого кого-нибудь убить, солнышко.
Раздался треск, и толстая глыба льда приземлилась на кухонный пол. Мама подняла ее, фыркнула и бросила в раковину.
– Морозилку нужно срочно разморозить.
– Ростом я не такой маленький, как другие дети, которых он уже похищал. И я старше.
– Да, знаю.
Мама надорвала упаковку палочек.
– Все-таки надо было в последнее время тебя каждый день отводить в школу и забирать оттуда.
Мама работает до самого утра. Возвращаясь домой, она приносит мне булочку, целует меня перед тем, как я отчаливаю в Центр, а потом укладывается спать. Встает она чаще всего только после обеда, когда я уже давно дома. С отведением меня в школу и забиранием оттуда ничего бы не вышло.
Мама на секунду замерла и сморщила нос.
– Рико, я безответственная мать?
– Да ты что!
Несколько мгновений она задумчиво смотрела на меня, а потом вытряхнула замороженные рыбные палочки из коробки на сковородку.
Масло было до того горячим, что брызнуло во все стороны. Мама отпрыгнула от плиты.
– Вот гадость какая! Теперь от меня будет этим вонять!
Мама все равно бы пошла в душ перед тем, как отправиться вечером в клуб. После рыбных палочек она всегда принимает душ. Самые дорогие духи в мире, сказала она однажды, не такие прилипчивые, как запах рыбных палочек. Пока эти самые палочки шкворчали на сковороде, я рассказывал маме про находку-макаронину и как Фитцке ее истребил, и поэтому я теперь не смогу выяснить, чья она была.
– Старый пердун, – пробормотала мама.
Она терпеть не может Фитцке. Несколько лет назад, когда мы переехали в этот дом на Диффе, мама таскала меня по всему дому, чтобы представить соседям. Рука, которой она меня держала, была совершенно мокрой от пота. Мама – человек мужественный, но не хладнокровный. Она боялась, что никто не захочет иметь с нами дела, когда выяснится, что она не «приличная дама», а я немного не в себе. Фитцке открыл дверь на мамин стук, представ перед нами в пижаме. В противоположность маме, которая никогда не выдает своих эмоций, я ухмыльнулся. Это была явная ошибка. Мама начала говорить что-то вроде:
– Добрый день, я здесь новенькая, а это мой сын Рико. У него не все в порядке с головой, но его вины в этом нет. Так что, если он что-то натворит…
Фитцке прищурил глаза и скривил лицо, будто ощутил во рту неприятный вкус. Потом, ни слова не говоря, захлопнул дверь у нас перед носом. С тех пор он называет меня «дурья башка».
– Он говорил тебе «дурья башка»? – спросила мама.
– Не-е.
Что толку, если она расстроится?
– Старый пердун, – снова сказала она.
Она не спросила, почему мне непременно нужно знать, кому принадлежала макаронина. Мама восприняла это как одну из идей Рико, да так оно и было. Никакого