Англичанка на велосипеде. Дидье Декуэн
неудобств.
Монахиня сделала ему знак следовать за ней. За девушкой тянулся тонкий шлейф запаха пота и крахмала – наверняка под мантией был надет облегающий грубошерстный свитер домашней вязки и уж наверняка полотняная сорочка.
Она сказала, что ее звали Айрин, но в приюте ей дали новое имя – Дженис, поскольку в «Подкидыше» уже были две Айрин; так же поступали и с воспитанницами, если слишком многих звали одинаково, – порог терпимости останавливался на числе «пять».
– Не произойдет ли этого и с Эмили? – спросил Джейсон.
– Боюсь, что новенькая, которую вы нам доверили, будет уже шестой Эмили, – улыбнулась сестра Дженис. – Матушка как раз говорила об этом после вечерни. Похоже, вашей Эмили дадут имя Абигейл. Вам нравится? Абигейл означает «Радость Отца Небесного».
Проследовав по нескончаемому темному коридору (пока они шли, Джейсон, заглянув в приоткрытую дверь, сразу узнал обшитую деревянными панелями комнату, где совсем недавно официально передавал Эмили приюту, и увидел длинный узкий журнал регистрации черного цвета, в который сестра милосердия внесла все, что ему было известно о девочке и той бойне, в которой ей чудом удалось выжить, – слово «чудо» монахиня выписала с особым старанием), они тихо проскользнули в дортуар для воспитанниц.
Дортуаром оказалась просторная комната с очень высоким потолком, отчего кроватки, равно как и их обитательницы, выглядели особенно жалкими и тщедушными. Над некоторыми постелями были натянуты пологи из тюля, предназначенные для защиты самых маленьких от ночных насекомых, поскольку, чтобы подготовить сироток к суровым условиям их будущей жизни в деревне, окна спальни на всю ночь оставляли приоткрытыми – их закрывали, только если температура достигала рокового уровня в тридцать два градуса по Фаренгейту[28].
Сестра Дженис подвела Джейсона к кровати Эмили. Девочка спала на спине, прижав руки к худенькой груди.
– Можете попрощаться с ней, – прошептала монахиня. – Только не вздумайте ее будить: это большая редкость, чтобы ребенок, выдержавший столько потрясений, смог спокойно уснуть в первую же ночь в незнакомом месте.
– Что вы подразумеваете под словами столько потрясений, сестра Дженис?
– Как что? Я до сих пор не могу без дрожи вспоминать то, что вы нам рассказали: само сражение, конечно, смерть матери, потом долгое путешествие с вами. Вы должны ей казаться одним из агрессоров.
Еще мгновение – и Джейсон расцеловал бы монашку: она подала ему блестящую идею, которой ему как раз и не хватало, чтобы забрать отсюда Эмили раньше, чем она превратится в Абигейл.
– Но я на самом деле агрессор, – подтвердил он.
И Фланнери испустил долгий, нечеловеческий крик, в котором слились воедино и вой убиваемого зверя, и рев хищника, готовящегося его растерзать.
Перейдя за долю секунды от сострадания к безраздельному ужасу, сестра Дженис издала ответный вопль, утвердивший и многократно умноживший воцарившийся в спальне хаос, вызванный первым диким криком фотографа.
В
По шкале Цельсия – ноль градусов. –