Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве. Коллектив авторов
очерка. Излюбленным персонажем в нем предстает бродяга, беглый каторжник, поведение которого превращается в своеобразный жизненный жест. Важно, что писатель, вошедший в большой литературный ряд, никогда не потеряет под собой так называемую региональную почву. Философско-религиозные раздумья в постсибирский период творчества Короленко, выраженные в его дневниках, письмах, рассказах, приведут к значимой смене нарративных стратегий, когда он начнет говорить языком мифа, сказки, притчи.
Г.И. Успенский, предпринявший добровольную поездку в Сибирь, воспринимает ее поначалу как крест, движение в сторону ада, который должен пройти каждый человек. Но при этом у него произойдет и принципиальное столкновение-конфликт «книжного» представления о Сибири и собственного «открытия» места. Основной лейтмотив в сформировавшемся образе Сибири – устойчивое описание ее как страны негостеприимной, угрюмой, опасной, узилища для каторжников. Сибирская формула писателя – «виноватая Россия» – выразится не только в главном творческом итоге путешествия – цикле «Поездка к переселенцам», – но буквально «пронзит» все его дорожные записи, письма с дороги.
А.П. Чехов по пути на каторжный остров Сахалин неожиданно откроет для себя Сибирь как особое пространство, что приведет и к перевороту привычного понятия Восток – Запад, «свое» – «чужое». Путешествие писателя в итоге обусловит важную смену позиций как в творческом, так и мировоззренческом плане. Показательно, что при постижении далекого экзотического пространства в центре внимания Чехова оказались не специфические местные проблемы, а общерусские противоречия культурной, социальной и политической жизни. Поэтому по мере «узнавания» нового пространства у него произойдет слом привычных стереотипов, результатом чего станет своеобразная демифологизация Сибири. Антропоцентризм Чехова выдвинул в центр повествования отдельные драматические судьбы, в итоге в преодолении начальной оппозиции «здесь» и «там» (России-дома и Сибири, страны-ада) объединяющим началом станет человек с трагической судьбой, но способный к постоянному развитию, умеющий покорять пространство и вести диалог с миром.
Как видим, новый «опыт» осуществляется писателями в процессе «опровержения» уже существующего «знания». Постепенно пространство Сибири демифологизируется и то, что считалось «типическим, детипизируется». В итоге, к концу века, по точному выражению Е.Н. Эртнер, «Сибирь из предмета «в-себе» становится интенциональным предметом, неким «в-себе для-нас»158. Сам же «сибирский текст» все больше начинает выражать себя уже на уровне определенного «метатекста».
Известно, что граница обеспечивает контакт со средой при всей своей максимальной удаленности от центра. Сибирская граница как реалия и тем более как художественный знак-образ полностью соответствует ментальным закономерностям, сложившимся к этому времени в русской литературе и культуре.