Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве. Коллектив авторов
сибирских мотивов в данном тексте следует признать несомненной. Собственный драматический опыт переживания ссыльно-каторжных реалий в 1850-1859 гг. соединился здесь у Достоевского с большим биографическим материалом, предоставленным художнику самой сибирской жизнью. Давно и хорошо известно, что фабульной основой главного сюжета романа, истории мнимого отцеубийцы Мити Карамазова, послужило подлинное дело уроженца Тобольска Д.Н. Ильинского, обвинявшегося и осужденного именно за это «преступление». Фактографическая основа дела Ильинского дала импульс к написанию ряда фрагментов «Записок из Мертвого дома», а также к наброску мелодрамы, составленному в 1874 г. (этот план не был осуществлен)168. Кроме того, есть немало оснований считать, что и фигура старца Зосимы содержит в прототипической основе истинные происшествия жизни тобольского старца Зосимы (Захария Верховского), подвизавшегося в Сибири в конце XVIII столетия169.
Укорененность в сибирском хронотопе ключевых персонажей романа дополняется целым рядом неслучайных упоминаний восточной окраины в тексте. Судьба Мити Карамазова после гибели его отца – это раздвоение между двумя альтернативными сценариями: отправиться на двадцатилетнюю каторгу в Сибирь (что вследствие сомнительного приговора суда с ним скорее всего и произойдет) и бежать в Америку. Безотносительно к сложным смыслам, сообщаемым Достоевским этому противопоставлению170, само по себе оно – общее место русской публицистики и общественной мысли XIX в. Начиная с декабристов концептуализация Сибири как «русской Америки» была, в общем, у всех на устах171. Еще один пример стереотипных воззрений на Сибирь мы встречаем в 3-й главе книги восьмой. Здесь отчаянно нуждающемуся в деньгах Мите, выслеживающему возможных «обожателей» Грушеньки, г-жа Хохлакова советует отправиться в Сибирь на золотые прииски и заработать там не то что нужные ему три тысячи, но даже – три миллиона172. Этот комический эпизод, несомненно, имеет литературные источники173, но, помимо них, он восходит к теоретически подчас не осмысливаемым, но от этого не менее эффективно срабатывающим сюжетным схемам, которые формируют функциональное ядро сибирского текста русской литературы. Первое, что предложение г-жи Хохлаковой могло оживить в читательской памяти, – это история фонвизинского Стародума, который отправился в екатерининские времена на сибирский прииск, потому что там «…достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро»174. При этом неожиданное возвращение Стародума трактуется как символическое оживление умершего, которого «уж несколько лет <…> в памятцах за упокой поминали…»175. Характерно в данном контексте указание героя на землю как на источник своего благосостояния: экономический обертон мотива здесь вполне успешно
См.:
Опыт их анализа см. в работе:
См.:
См.: Там же. С. 687 (коммент.).
Там же. С. 91.