Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991. Наталия Лебина
на крошечных салазках мальчики и девочки с красными флажками… <…>
Многие в последний час вспомнили, что забыли купить такие-то закуски и такие-то подарки, и кинулись исправлять свой промах.
Повальный азарт приобретения: несут мандарины и яблоки в сетчатых сумках, свертки и бутылки, коробки с тортами и куклами, мячи, кульки конфет. <…>
Какой-то чудак в франтовской велюровой шляпе тащит на плече длинную облезлую елку. Эк, когда спохватился: не успеете, гражданин, украсить ваше дерево к двенадцати! <…>
Да, он поздновато сообразил, что хорошо бы украсить комнату елкой; сообразив, почувствовал, что это необходимо сделать, что без елки его жизнь неполноценна… <…> И вот чудак поднимается по лестнице с елкой на плече. Елка пахнет дорогими воспоминаниями детства…268
Все детали этого текста напоминают дореволюционные описания новогодних ощущений. К началу 1950‐х годов елка успешно переместилась из сферы приватного быта в пространство публичной советской повседневности. Это был тот редкий случай, когда власти всего лишь «очистили» праздник от клерикального содержания, восстановив его как норму обыденной жизни.
Комсомольская пасха. Пригласительный билет. 1923. ЦГА ИПД СПб
Статус второго, а для российского варианта православия, возможно, и первого религиозного праздника – Пасхи – так и не был восстановлен.
В годы нэпа горожане, несмотря на проводившиеся революционной молодежью кампании «комсомольской пасхи», привычно участвовали в шумных гуляньях в предпасхальные и пасхальные дни. Питерскому старожилу Павлу Бондаренко, чье детство совпало с 1920‐ми годами, больше всего запомнился праздник Вербного воскресенья. Гулянья на площадях Ленинграда сопровождались торговлей лакомствами, балаганными представлениями, продажей особых игрушек: свистулек, «тещиных языков» и мячиков-раскидайчиков269,270. Художник Валентин Курдов, родившийся в 1905 году, вспоминал о том, как он был на пасхальной заутрене в 1926‐м и, словно в детстве, вновь стоял «в толпе верующих, а теперь и просто любопытствующих людей с горящей свечкой в руке…»271. В условиях нэпа было несложно соблюдать и традиции обильного пасхального стола. По данным журнала «Антирелигиозник», в рабочих семьях на Пасху 1927 года с большим удовольствием ели «яйца, куличи, пасху и другие культовые продукты»272. Известный комсомольский публицист Иван Бобрышев писал в 1928 году: «Пасхальное обжорство, пасхальная пьянка… упорно держат рабочие окраины»273.
Календарная реформа 1929 года и введение «непрерывки» вообще уничтожили воскресенье, что нарушило празднование Пасхи, а карточная система не позволяла подготовить к празднику праздничные, ритуальные блюда. Историк Аркадий Маньков, в начале 1930‐х 20‐летний юноша, с удивительной прозорливостью писал об этом в своем дневнике. Запись сделана 16 апреля
Панова 1954 5–7.
Раскидайчики стали одной из немногих базарных игрушек эпохи нэпа, доживших до перестройки. Это был небольшой, по воспоминаниям Андрея Битова, с детский кулачок мячик из бумаги, «набитый опилками, стянутый меридианами ниток, на длинной тонкой резинке; брошенный, он возвращается к владельцу» (Битов 1989, 136). Продавали эти мячики только цыгане и только в праздничные дни – 1 мая и 7 ноября.
Бондаренко 112.
Курдов 1994; 32.
Антирелигиозник 1927 28.
Бобрышев 28.