Друзья из Сары-Тепе. Самуэлла Иосифовна Фингарет
rel="nofollow" href="#n_4" type="note">[4]. Над площадкой вились виноградные лозы с толстыми резными листьями и усиками, закрученными в сложные спирали. Всё это держалось на кольях, вбитых по краям суфы. Внизу был расстелен брезент. На нём лежало семь спальных мешков. Саша ночевал в машине.
«Хорошо спать на суфе, – подумал Сева. – Жаль, что виноград ещё не поспел».
Потом он знакомился с участниками экспедиции, потом все сели ужинать.
Последним впечатлением этого длинного дня были очень чёрное небо и очень жёлтые звёзды. Небо казалось перевёрнутым. Звёзды висели низко и были каждая величиной с кулак.
Глава II
На другой день был понедельник.
По понедельникам на заставе проходили учения со стрельбой. Работать было нельзя, и выходной день археологов был перенесён на понедельник. Поэтому, когда папа разбудил Севку, все ещё спали. Только Борис Яковлевич проснулся. Он откинул клапан спального мешка и зашептал очень громко:
– Значит, Андрей, до площади прямо, а там возьмёшь левее по Алишера Навои[5]. Минут пятнадцать, не больше.
– Найду, спи.
Севка понял, что речь идёт о школе, и заторопился – занятия начинались в восемь утра по местному времени.
По улице они шли быстро, почти бегом. Севка ворчал:
– Город называется. Ни троллейбусов, ни трамваев. Ни одного настоящего дома, сплошные кибитки, да и тех не разглядишь за дувалами. Дувалы грязные, хоть бы побелили. Мостовая узкая, какие-то канавки ненужные, и народу никого нет.
Андрей Петрович слушал, слушал. Потом ему надоело.
– Не с той ноги ты встал, что ли? Или забыл, что мы в Средней Азии? Дувалы высокие, чтобы тень была большая. Улицы узкие, чтобы воздух в них втягивался, как в трубу, чтоб прохладно было. Канавки, говоришь… Мог бы догадаться, что это арыки. Придёт время поливки садов и огородов – в них воду пустят.
– А почему дувалы грязные?
– Сухо здесь, пыли много, песку. Да ты лучше посмотри, какие ворота в этих дувалах.
Ворота и калитки, в самом деле, были замечательные – крепкие, деревянные, сверху донизу покрытые резными узорами.
– Ну ладно, ворота красивые. А почему людей нет?
– Во-первых, есть.
– Разве это люди? – Севка кивнул на двух мальчуганов лет четырёх или пяти. Оба были в тюбетейках, в длинных брюках, но без рубашек и босиком. С деловым видом мальчишки барахтались в пыли.
– А это? – Папа показал на женщину, появившуюся из-за угла.
– Это называется не «люди», а «редкие прохожие».
– Упрям ты, Всеволод. Сколько жителей в Ленинграде, помнишь?
– Четыре миллиона.
– А здесь сорок тысяч, в сто раз меньше. Из-за жары здесь жизнь начинается раньше, и все уже давно на работе.
– Здравствуйте, – сказала женщина.
– Доброе утро, – ответил Андрей Петрович.
– Разве ты её знаешь? – спросил Севка, когда женщина прошла мимо.
– Нет. И она нас не знает. Просто видит, что мы приехали к ним в город, вот и приветствует
Алише́р Навои́ – тюркский поэт, философ, государственный деятель.