Друзья из Сары-Тепе. Самуэлла Иосифовна Фингарет
это у Шариповой два имени?
Карим с Катькой переглянулись, засмеялись и рассказали вот что.
Настоящее имя Шариповой Тоня – Антонина. Так её мама назвала. Мама у неё русская, а отец – узбек. Ещё у Тоньки есть шестеро старших братьев. Самый старший машинистом на электровозе работает. Все они мальчики, а Тоня – девочка, все они старшие, а Тоня – младшая. Вот мама её и обожает. Привела её в школу, в первый класс и всем говорила: «Моя доня, моя доня» – доченька, значит. Ребята услышали и подхватили: «Тоня-доня, Тоня-доня». А потом заметили, что Тоня-доня не то чтобы спит, но так, словно вот-вот уснуть собирается, ещё одно имя ей прибавили – стали звать «Тоня-доня-Соня», но чаще «Тоня-Соня». Все привыкли, даже учителя путают. А она ничего, не обижается – ей всё равно.
– Ей, наверное, вообще всё всё равно, – сказал Севка.
– Как бы не так.
– Ты ещё не знаешь нашу Соню.
К концу первой недели Севка перезнакомился со всеми ребятами из четвёртого «Б» и с некоторыми – из других классов. Но дружить он продолжал с Катей и Каримом.
В субботу они позвали его на базар.
Суббота – день замечательный.
Во-первых, потому, что завтра воскресенье, во-вторых, в субботу у всех, даже у старшеклассников, всего по три урока. Это для того, чтобы ребята из ближних кишлаков могли рано домой уехать. Кате, Карлсону и Кариму уезжать никуда было не нужно.
В субботу они обязательно шли на базар.
– Зачем? – спросил Севка.
– Увидишь, – сказали ему.
Базар был рядом. В этом городе вообще всё было рядом, особенно от площади.
Людей на площади было видимо-невидимо. И все такие праздничные, нарядные. Полосы шёлковых халатов вспыхивали сине-зелёным огнём. Красные шёлковые платья пестрели разводами, красные тюбетейки переливались золотым шитьём. У некоторых aпa («aпa» – значит «старшая сестра», такое здесь есть почтительное обращение) головы были покрыты высокими тюрбанами, обмотанными красной тканью. Так много красного Севка видел только на первомайских демонстрациях.
– Ну и ну, – сказал он, когда они пересекали площадь, – интереснее, чем в Музее этнографии.
– В каком таком музее? – небрежно спросила Катька. Она терпеть не могла, когда в разговоре употреблялось незнакомое ей слово.
– Эт-но-графии. Там про разные народы. Как они живут, какие одежды носят. И оружие есть, особенно грузинское. И ковры, и посуда. – Тут Севка спохватился, подумав, что Карим начнёт его допытывать, что какого цвета, и скорее переменил разговор.
– Мы с отцом хотим купить узбекский шёлк маме на платье. Во всём Ленинграде ни у кого такого не будет.
– С каким рисунком?
– С таким, будто в воду камушки бросили и рябь побежала. – Севка мотнул головой в сторону женщин с огромными тюками на головах. – Как у этих.
Женщины напоминали оснащённые парусами фрегаты. Они двигались, словно плыли. Шёлковые широкие платья равномерно колыхались вокруг их пышных фигур.
– Такой рисунок называется