Территория юности. Татьяна Краснова
Наверное, из-за холода – какое же это лето, в свитере у обогревателя. До настоящего тепла должны были пройти, как всегда, какие-то девять холодов, но вот этот холод уже просто ненормальный. Какие уж тут прогулки – под противным дождиком – в сторону дачи.
Только Алешке холод нипочем – опять куда-то намылился. Наскоро покидал в рот какие-то куски и стоит уже в прихожей.
– Дротики кидать? – спросила Катя.
– Надо же отметить. Сдали же! Слушай, а ты еду покупаешь?
– Нет пока, еще не все съели, что мама накупила.
Алексей полез во внутренний карман куртки, достал деньги – вот, оказывается, сколько родители им оставили! Ну, ему будет на что отмечать, хоть каждый день. А ей сейчас щедро даст три рубля на мороженое или что-нибудь вроде того…
Но брат аккуратно поделил сумму пополам.
– Вот. Это тебе. Так будет техничней – вдруг мы не всегда сможем пересекаться. Я в поход на какие-нибудь выходные собираюсь, и вообще…
Не успела Катя опомниться, как он, подумав, отделил от каждой кучки по несколько бумажек.
– А это будут деньги на всякий случай. Мало ли чего. Куда бы их?
Взял с полки статуэтку с пузатыми человечками – одна из плоских тарелочек над их головами, если присмотреться, была двойная. Свернул рубли, запихнул в щелку – незаметно.
– Вот так. Вынимаем только вместе! Пока. Меня не жди, на цепочку не запирайся. А хотя… можешь и запираться.
И поскакал по лестнице.
Катя пересчитала свою долю. Столько денег она держала в руках первый раз. Значит, она действительно взрослая, если уж Алешка решил так распорядиться деньгами.
Кажется, и в самом деле началась новая жизнь!
«И страстно стучит рок в запретную дверь к нам»
Пушкин, Толстой и другие классики были книгами. Ну самое большее – памятниками. Но все-таки больше книгами – родительскими собраниями сочинений с золотым тиснением на корешках. И когда вечером из полураскрытой двери в западную комнату в прихожую попадал закатный луч, застекленные полки наполнялись необычным богатым светом, и красные, синие, зеленые ряды книг начинали полыхать и становились живыми.
А вот «серебряные» поэты почему-то для Кати книгами не были, а были людьми, с фантастически интересными жизнями, больше похожими на романы, которые их творчество лишь дополняло, служа своеобразным дневником событий. И сами книги – их и о них – приходили в дом необычными путями: какие-то «удалось достать», как говорила мама, еще в те времена, когда книги доставали, а цветаевский «Лебединый стан» – настоящий самиздатовский, машинописный – маме тогда же продал на Тверском бульваре таинственный незнакомец. И мама от души сочувствовала Кате, что те имена, которые для нее были собственным открытием, теперь оказались причислены к школьной обязаловке.
Но теперь маленькие карманные томики «серебряных» поэтов вдруг перестали быть вещью в себе и один за другим переместились в Катину комнату – они начали говорить с ней и о ней. Вечером уже полагалось их полистать