Яблоко раздора. Уральские хроники. Георгий Баженов
ладно. Думаете, я испугалась?
– Нет, Александра Петровна, я не думаю так. А все-таки штраф есть штраф.
– Ничего. Аня приедет, она заплатит сполна. Сколь платить-то?
– На первый раз тридцать рублей.
– И-и… – протянула Петровна. – А пензию-то мне и не дают.
– И не дадут, Александра Петровна. Пока не пропишетесь.
– Вот я и говорю, платить пока нечем. Это ничего или как?
– Да нет, Александра Петровна, деньги нужно внести в течение десяти дней.
– Ага. Ну, коли так, по-другому уж не быть.
– Удивляете вы меня, Александра Петровна…
– А чего же расстраиваться, человек хороший? Законы – они не могут быть худые, а потому и слушаюся.
– Это правильно, Александра Петровна. Ну, будьте здоровы. У меня еще много важных дел. До свиданья, малец!
– До свиданья, дядя, – ответил Алешка.
– Ну а теперь давай перекусим малость, – сказала Петровна, когда милиционер вышел. – Проголодался небось?
– Ага, бабушка. Есть охота.
– Ну-ну… – улыбнулась старуха, сняла очки и убрала их подальше на комод.
На стол она накрыла быстро. Разбила тройку яиц на сковороду, пожарила колбасы, компот всегда под рукой, в погребе.
– А в школе ты смотри, – вспомнила старуха недавний разговор, – Марию Ивановну слушайся. А то вон чего… говорят, скушной больно ходишь.
– Какой скушной?
– Такой скушной. Не улыбаешься там, што ли, или еще чего. Не стала уж я рассказывать, что истории всякие придумывать мастак. В том и корень весь.
– Какой корень?
– А такой. У нас вон у дедушки, когда он еще в мальчонках менжевался, дружок был, молчун страшенный. А потом чего получилось-то…
– Чего? – Алешка перестал жевать.
– А того, – многозначительно оттопырила большой палец Петровна, – што стал он знаешь кем?
– Кем?
– Вот то-то. Кем… А тем и стал, што ходил к нему народ и про все ему рассказывал.
– А-а…
– Вот тебе и «а-а»… Человек-то знаменит стал. Книжки сочинял.
– Сам?
– А то как же не сам? Сам и именно. Это, говорит, значит, думаешь-думаешь, а посля напишешь…
– Интересно…
– Во-от… Авось и ты вырастешь, просочинишь про свою жизнь. Как вот с бабкой своей жил.
Алешка рассмеялся:
– Скажешь тоже…
И тут как раз громко хлопнула дверь в сенцах.
– Кого там еще нелегкая несет, – проворчала старуха и вышла из-за стола. – Светы мои-и… – вырвалось у нее, и ложка, которую она, как вышла в коридор, так и держала в руке, серебристо звякнула об пол. – Кто к на-а-ам… – совсем уж тихим, дрожащим пришептыванием выдохнула старуха, и задеревеневшие, разом отяжелевшие ноги ее хотели, да не могли шагнуть навстречу.
– Мамка!
Алешка выскочил из кухни, бросился к матери; Аня, дрожа непослушной губой, подхватила сына обеими руками и, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, прижалась щекой к его горячей, в пушинках легких волос голове. Глаза ее блестели слезным глянцем.
Аня шагнула, прямо