Игра с огнем. Ханна Оренстейн
с ним глазами, он кивает и пробирается через толпу ко мне.
– У тебя и крутая работа, и парень есть? – спрашивает Виктория с отвисшей челюстью. – Ох. Пойду, еще выпью.
Джонатан по-прежнему в костюме, а на плече висит сумка «Голдман Сакс». Я понимаю, что он, наверное, самый успешный мужчина на вечеринке – и это приятно. Может, не самый богатый (здесь Руби «Папа Купил Мне Компанию» Хофман, и, по слухам, по крайней мере один саудовский принц), но карьера у него точно самая впечатляющая. Именно сейчас, вот в эту секунду, он выглядит неприлично круто; все остальные парни на вечеринке в каких-то футболках с надписями, найденных в глубинах магазинов, торгующих винтажом, или еще хуже – в псевдохипстерских рубашках из шамбре, купленных в «Урбан Аутфиттерс» за полную стоимость.
– Ты слишком шикарно одет, – говорю я, коротко целуя его.
– Тебе это нравится, – отвечает он с ухмылкой.
Рука его лежит на моем крестце, пальцы гладят попу. Соседки Виктории смотрят на нас голодными глазами.
Мы направляемся к столу с напитками выяснить, что там осталось из выпивки. Липкие пустые бутылки из-под рома, смятые пустые коробки от пива и перевернутая банка клюквенного сока, из которой на бетон стекает грустная лужица. Я отгоняю от открытой водки муху и наливаю нам выпить. Осталось чуть-чуть лимонада, больше разбавить нечем. Джонатан морщится, глотнув.
– Не строй таких рож, – говорю я. – Это дурно сказывается на моей репутации русской.
– Думаю, Путин на тебя не рассердится.
– Маме моей это скажи. Она вмешается и заменит тебя каким-нибудь Дмитрием или Ильей – как нечего делать.
Я щелкаю пальцами для большей выразительности.
– Да ладно. Не заменит.
Стива, моего отчима, Джонатан обаял, а вот с мамой у него не получается. Она не понимает, зачем мне вообще парень – она в мои годы убила бы за свободу или открытую охоту. («Посмотри, сколько перед тобой возможностей!» – как-то заголосила она, забыв про то, что я вообще-то не купаюсь в мужиках, которые хотят со мной отношений.) Я предупредила Джонатана обо всем этом еще до того, как они познакомились, так что он с удвоенной силой включил обаяние. Все пошло не так: он показался ей каким-то слишком гладким, словно актер.
Джонатан начинает объяснять финансовую концепцию, лежащую в основе последней рабочей сделки, и из этого вырастает история греческой экономики за последнее столетие, что напоминает ему о необходимости рассказать про двоюродного брата Харрисона, которого арестуют за непристойное поведение в общественном месте, если он когда-нибудь вернется на Миконос, а это приводит к изложению того, что он узнал про Нью-йоркские законы об обнажении, раз уж ему пришлось когда-то в них заглянуть. Это я, в частности, так в нем и люблю. Он впитывает подробную, сложную информацию как губка и может до бесконечности бродить по таким перекрестным ссылкам. Иногда мне приходится возвращать его в нормальное русло, но я не хочу, чтобы он менялся. Он мне и личная библиотека, и Википедия, и Гугл, все в одном.
Когда мы с Джонатаном только