Любовь и война. Великая сага. Книга 2. Джон Джейкс
уже было поздно, Рисса умерла. Док лишь посмотрел на нее и сказал – тифозная лихорадка, и сбежал сразу. Мне самому пришлось ее хоронить. Маленькая Рисса. Ушла, как и ее сестричка. Если бы вы были здесь, моя малышка осталась бы жива.
– Черт побери, Каффи, ты не можешь меня винить за…
Каффи захлопнул перед ним дверь. Дождевые капли стекали с крыши над крыльцом. Ночь придвинулась, липкая, полная наблюдающих глаз.
Где-то низкий женский голос едва слышно запел псалом. Орри было неприятно делать то, что он должен был сделать, тем более под прицелом невидимых глаз, но он снова постучал в дверь – на этот раз резко.
Никто не ответил. Орри с яростью ударил по двери:
– Каффи, открой!
Дверь поддалась на дюйм. Орри пнул ее заляпанным грязью сапогом. Каффи пришлось отпрыгнуть назад, чтобы его не сбило с ног.
– Послушай меня, – заговорил Орри, – мне действительно очень жаль, что твоя дочь умерла, но я отказываюсь принимать твои обвинения. Да, если бы я был здесь, то выписал бы пропуск сразу же или сам съездил за доктором, но меня не было, и я никак не мог узнать о вашем несчастье. Так что, если не хочешь, чтобы я снял тебя с новой должности, попридержи язык и не смей хлопать передо мной дверью!
И снова молчание заполнило комнату, слышался только стук дождя. Орри положил руку на дверной косяк:
– Ты меня понял?
– Да, сэр.
Два безжизненных слова. В слабом свете лампы Орри увидел полные ненависти глаза Каффи и понял: все его предостережения напрасны. Оставалось лишь надеяться, что раб скоро образумится. Если же нет, его дурной пример может стать толчком для других. Именно поэтому Орри нарочно говорил очень громко, хотя и ощущал неловкость при этом:
– Передай мои соболезнования жене. Спокойной ночи.
Он вышел на крыльцо, чувствуя горечь из-за смерти ребенка, гнев на несправедливые обвинения Каффи и злость на себя за этот спектакль, который он устроил перед невидимыми зрителями. Эта роль была ему неприятна, но он должен был поступить так, чтобы сохранить порядок на плантации. Купер как-то заметил, что хозяева и рабы в равной степени становятся жертвами рабства. В ту отвратительную ночь Орри это понял как никогда.
«И это было началом, – думал он, лежа рядом со спящей Мадлен. – Первая карта, которую выдернули из карточного домика. За ней рассыплются и остальные».
Через четыре дня после стычки в поселке рабов, уже под вечер, жена Каффи пришла в контору. Под одним глазом у нее была большая припухлость, коричневая кожа вокруг почернела. Она робко обратилась к Орри умоляющим голосом:
– Пожалуйста, сэр… продайте меня.
– Анна, ты же здесь родилась. И твои мать и отец тоже. Я понимаю, после смерти Риссы ты…
– Продайте меня, мистер Орри! – перебила она его, хватая за руку и заливаясь слезами. – Я так боюсь Каффи, что мне хочется умереть…
– Он тебя ударил? Уверен, он просто не в себе. Рисса…
– Рисса тут ни при чем. Он всегда меня бил. С тех пор, как мы поженились. Я от вас скрывала, но люди знают.