Имам Шамиль. Том второй. Мюршид Гобзало – огненная тропа. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
холодных живительных брызг обожгли наши черные, лоснящиеся от грязи и пота лица. Рассыпаясь, струилась, ласкалась в руках «живая вода»; сверкали глаза и зубы, мелькали колени и крепкие спины, мускулистые груди и руки, лодыжки и плечи; разминая уставшие члены, стонала, кряхтела, рыдала от счастья и благодати, ожившая русская плоть…
Аварское Койсу вышла из берегов от огромных заторов из человеческих тел; бурые, мутные воды от грязи, песка и пыли надолго скрывали многоверстную пойму от глаз.
* * *
…Гобзало оцепенел от увиденного. Он был почти не в состоянии смотреть прямо перед собой. Голова его напоминала наковальню в кузнеце, по которой с грохотом ударял молот. Где-то в центре мозга пульсировало багровое угасающее эхо голоса, который пару верст назад прогрохотал в его сознании: «ТалихI гьечIольи! Беда! Беда!» Воллай лазун! Он услышал этот голос совершенно чётко, до потрясения.
Нет, не сразу он понял, вернее не захотел понять, что произошло здесь у отрогов Килатля. Вдруг схватился рукой за горло, словно ему накинули на шею петлю. Потом сорвал с головы папаху и провёл ею по сырому лбу. От подножия горы неуловимо тянуло гарью, дымом, сожжённым порохом. Биллай лазун! Ему был хорошо знаком этот удушливый, прогорклый запах – так смердели спалённые аулы, которые попадали под железный каблук русского сапога. Так пахла смерть. «Дада-а-ай! Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного – нет!» – эта мысль, как кипяток, ударила из сердца, шибанула в голову, в заледенелые жилы; всё в нём мгновенно вскипело, взбурлило жаждой мщения. Но мужчинам не пристало теряться в горе. Он спрыгнул с коня, стал изучать следы. Страшные опасения подтвердились – враг истребил едва ли не всех мюридов его отряда. Гобзало казалось, мир рухнул под ним. Тысячи мыслей, одна, мрачней другой, вихрем промчались в голове; точно безумный схватился за кинжал. С диким блеском в глазах, с обнажённым клинком, он жаждал сразиться с неведомым врагом – быть убитым! Убитым той же рукой, что оборвала жизни его верных мюридов. Но не было тех, кто устроил эту бойню, – лишь разбросанные вдали друг от друга трупы горцев, да убитых коней.
Гобзало, теряя рассудок, вскочил на храпевшего ЧIора, – отчаянье когтило сердце. Он всё понял. Как не понять? Предчувствие не подвело. «Как же мне быть? Пропал я! Имам не прощает таких ошибок…– и вдруг мелькнула всполохом злобная мысль. – Одноглазый Магомед ответит за всё!» И он, одержимый, в приступе бешенства принялся было искать его глазами. Но бешенство быстро прошло, и встал вопрос: «Почему виноват именно он? Уо! Пристрастные глаза слепы. Казна мужчины – верное слово, светоч мужчины его глаза. Зачем плохо подумал о кунаке? Бурка хороша новая, а друг – старый.
* * *
Гобзало ехал шагом по запятнанной кровью земле. По своей земле ехал, по дагестанской, – запятнанной кровью горцев.
«Какая мёртвая пустыня…Ни человека, ни лошади, ни собаки…»
Тёмная шевелившаяся масса впереди привлекла его взор. Жеребец фыркнул, наторочил уши. Мюршид подъехал ближе. Несколько нахохлившихся