Ренуар. Частная жизнь. Барбара Эрлих-Уайт
выдавая смену настроения за нерешительность. Именно эта его непредсказуемость и вызвала вопрос Писсарро: «Кто в состоянии постичь этого самого непоследовательного из всех людей?»[426] В 1881 году Ренуар признался Алине: «Я нерешителен, и всегда таким буду»[427]. Год спустя он предложил ей съездить с ним в Бретань, однако добавил: «Ты же знаешь, что я могу передумывать по двадцать раз. Вместо Бретани мы можем оказаться в Фонтенбло»[428]. После возвращения из Алжира Ренуар провел следующие полгода, зарисовывая повседневную жизнь в Шату, Буживале и Круасси. Часто с ним рядом была Алина; он написал ее портрет, подписанный: «Ренуар. 81»[429].
Но хотя это и была прекрасная весна в обществе Алины, Ренуар всегда подчеркивал, что творчество для него важнее прочего. Настало лето, он оставил Алину в их парижской квартире и отправился под Дьепп к Берарам. Здесь он продолжал писать портреты для Бераров и их соседей. Эти портреты были важны для карьеры, однако подчас Ренуара охватывало раздражение. В июле 1881 года он пишет Алине: «Портреты даются мне с трудом»[430]. Через месяц он сообщает: «Погода все еще пасмурная. Мне очень скучно. Модели ужасные. Не знаю, с какого ракурса их писать»[431]. Впрочем, это раздражение никак не сказалось на прелестных портретах соседей Берара по Дьеппу и их детей[432].
Летом 1881 года мадам Бланш с сыном Жак-Эмилем отдыхала в Дьеппе, а муж ее работал в Париже. Жак-Эмиль спросил у матери, не пригласит ли она Ренуара погостить у них, чтобы художник дал ему несколько уроков. Мадам Бланш сперва согласилась, однако в первый же день после приезда Ренуара передумала – дело явно было в ее предубеждении против человека из низов, да еще и с нервическим темпераментом. Впоследствии она объясняла мужу: «Я сказала ему [Ренуару], что мы не готовы [принять его здесь] надолго, и это правда; помимо этого, хотя он неплохо зарабатывает, но тратит деньги весьма безрассудно; он может оказать на Жака дурное влияние; а еще он такой ненормальный – и в работе, и в разговоре, никакого образования, это ладно, но все разумное он отвергает; мне кажется, что [отказав Ренуару] я сослужила Жаку очень добрую службу, ведь у него в мастерской все так чисто и аккуратно; ему [Ренуару] нужны целые банки краски; холсты он готовит сам; не боится ни дождя, ни грязи; хочет написать большую картину с изображением голых детей, которые купаются при свете солнца; для этого ему нужно, чтобы было не очень жарко, но солнечно; для детей важно, чтобы не было холодно и ветрено, тогда они смогут два-три часа позировать голыми в воде. [Такая дурацкая идея] куда только не заведет! Если бы [его поведение] не было все время столь неподобающим и если бы речь шла только о пяти-шести днях, я бы не так решительно возражала [против его визита], однако его нервный тик за столом и его разговоры за ужином произвели неприятное впечатление на няню и на меня. Не забывай, что мужской прислуги у нас нет, а Дина, притом что в доме все готово, будет недовольна, если ей придется обслуживать мужчин, стирать грязные и мокрые брюки, чистить
Писсарро – сыну Люсьену, Эраньи, 23 февраля 1887 //
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места [Лувесьен], без даты [ок. 1881], частное собрание.
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места, без даты [июль – сентябрь 1882], частное собрание.
Dauberville. Vol. 1. Pl. 254, 478.
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места, без даты [июль 1881], частное собрание.
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места, без даты [лето 1881], частное собрание.