Портартурцы. 1940—1942. Трофим Борисов
несколько обвисли, но глаза по-прежнему блестели. Разговаривая с новобранцами, он прищуривал их.
– Держи голову прямо и приподними правое плечо, – сказал капитан Подковину. – Ты долго работал в судебной палате? Два года? А до этого работал где-нибудь?
– Был приказчиком. А основное мое занятие – рыбак.
– Хороший у тебя почерк?
– Я, ваше высокоблагородие, писарем не хочу.
– Посмотрим. Кого же писарем сделать? Сам видишь. И писаря нужны… Абрамович Моисей Иосифович! Ты мастеровой, слесарь?
«Вот память так память. Прочитал раз список и всех помнит», – подумал Подковин.
– Хорошие слесаря нам нужны. Что же ты можешь делать?
– Швейные машины умею починять, замки новые делал.
– К пушке замок новый сделаешь?
– При инструменте – все можно.
– А новую пушку сделаешь? – желая развеселить солдат, спросил капитан.
– Давайте инструмент и помещение, я вам и пушку сделаю. Только с одной возиться невыгодно.
– Дельно сказано, – рассмеялся капитан. – Мы тебя в арсенал пошлем. Веревкин Матвей Карпович… Извозчиком был? Лошадей знаешь? Таких-то нам и надо. Быть тебе ездовым. Хороших лошадей тебе пару дадим. Малограмотный?.. Если ученье быстро охватишь, то старшим фейерверкером будешь. И верховой конь будет у тебя, и целым взводом будешь командовать… Н-да… Грамота у вас слаба, ребята.
Двадцать новобранцев ушли к своим койкам. Cегодня они освобождены от общей учебы. День был ясный и морозный… Через большие окна, обледеневшие внизу, солнце освещало внутренность казармы. Посредине ее, между чугунных колонн, поддерживающих потолок, – широкий проход вдоль всего помещения. По бокам, у стен, в несколько рядов стояли койки канониров; в углах, где было попросторнее, помещались старшие и младшие фейерверкеры. В проходе группами маршировали молодые солдаты. Слышались топанье и возгласы взводных.
Перед обедом, освободившись от занятий, к Подковину подошел его сосед.
– Напиши мне письмецо-то. В Орловскую губернию…
– Хорошо, напишу. Как твоя фамилия?
– Коневязов.
– Мы с тобой вот так договоримся: ты делай свое дело, а я напишу.
– Как же без меня-то?
– Ладно. Не мешай. Напишу, тогда и поговорим.
Через полчаса Подковин позвал его.
– Вот письмо готово. Прочитай-ка его вслух.
Сначала запинаясь, а потом довольно бойко Коневязов прочел:
«Любезные мои родители! Во первых строках сего письма прошу Вашего благословения, которое будет ненарушимо по гроб моей жизни, и горячо целую вас, а еще с любовию низко кланяюсь. Шлю свой поклон дедушке и бабушке, братцам и сестрицам, и дядьке моему с тетушкой, и дражайшей моей супруге горячий поцелуй, а я ей напишу отдельное письмо. Пусть любит вас всех и будет вам родной дочерью.
Всем я вам сообщаю, что здоровье мое пока, слава богу, хорошее и ученье