Анатомия смерти. Владимир Весенний
обиделся? – наклонилась к мальчику Екатерина Сергеевна. – Прости.
– Взрослые не понимают детей, потому что считают их детьми. На самом деле дети всё воспринимают как взрослые, но воспринимают правильно и честно. А взрослые постоянно врут и себе, и другим, и от этого у них в головах путаница. И чем больше они хотят распутать всё, что запутали, тем сильнее путаются и говорят: жизнь – сложная штука. Дети плачут, когда им горько, и смеются, когда смешно. Они не кривляются. За это взрослые считают их милыми. А кто им мешает не кривляться и говорить то, что есть, а не то, что необходимо? Мама и мама Катя не могли поделить меня и меня же мучили. Я мог любить двоих, а меня заставляли любить одну. Хотя можно было просто жить дружно, радоваться тому, что есть. Без семьи плохо. Но если в другой семье меня начнут снова делить, лучше остаться одному. Взрослые не замечают, как мучают детей, когда стараются распутать клубки в своих отношениях.
Курбатов восхищённо посмотрел на Мишу. Его всегда интересовало, о чём думают дети. Он подозревал, что их внутренний мир гораздо глубже, чем его представляют взрослые. Максим и сам оставался ребёнком, но тщательно скрывал это от окружающих. Потому что так надо. Неприлично в тридцать восемь лет ползать по траве, играя в разведчика. Его не тянуло переставлять оловянных солдатиков, но иногда пальнуть камнем из рогатки в консервную банку или поиграть в ножечки он был не прочь. Его собственные дети любили с ним возиться на полу в доме. Он не уступал им в азарте и желании победить. Они ему верили и считали своим. Но ни сын, ни дочь не высказывали своих мыслей так, как это сделал Миша. Наверное, они ещё не научились их точно формулировать.
– Больше тебя никто не будет делить, – почти шёпотом проговорила Корнеева. Её слова прозвучали двусмысленно в свете последних событий.
Миша посмотрел на неё с иронией и отвернулся к окну. Курбатов разглядывал ребёнка, стараясь разгадать, что у того в голове. Насколько сильно он переживает смерть приёмных родителей и переживает ли вообще. Он не плакал, не хныкал, не жаловался. Если бы Миша был взрослым, о нём бы сказали: хорошо держится. Но он был ребёнком. Курбатов снова и снова объяснял выдержку мальчика его непониманием определения слова «смерть».
Но Миша снова удивил:
– Однажды, в детском доме, я слышал, как воспитательница объясняла маленькой Лене, что её родители умерли и ей придётся пожить в детском доме с остальными детьми. Девочка не понимала, что это такое – умерли. Она продолжала спрашивать, когда за ней придут мама и папа. Воспитательница выбилась из сил, но не могла объяснить, почему мама и папа не придут за Леной. Она совала Лене куклу, сажала на коленки и пыталась читать книжку, но Лена продолжала плакать и звать маму. Она плакала неделю. Потом другую. Она не жалела родителей. Она считала, что они её бросили. Со временем Лена стала плакать меньше, но не перестала ждать маму и папу. Ей никто не смог объяснить, что её родителей уже не будет никогда. Моих родителей тоже уже не будет. Ни один человек в мире не сможет