Россия и движущие силы истории. Книга 2. Цивилизация психологической войны. Вячеслав Навроцкий
Прокл не столько боролся с христианством, сколько завершал ту работу по интерпретации Платона, которую в третьем веке начал Плотин и в четвертом веке продолжили Порфирий и Ямвлих. Плифон же вернулся к Платону уже после тысячелетнего господства христианства и почти через два столетия после того, как христианская теология отказалась от неоплатонизма Августина и заменила его аристотелизмом в интерпретации Альберта Великого и Фомы Аквинского. Поэтому Плифон пошел дальше. Подвергнув критике учение Аристотеля и его интерпретацию Фомой Аквинским, он разработал новую философско-религиозную систему, в которой центральное место занимала не вера, а разум. Из всей античной философии наиболее полезным для решения этой задачи являлось учение Платона об идеях, на которое Плифон и сделал главную опору, присовокупив к нему элементы гностицизма и восточной мистики. Догмат христианства «верую в единого бога» Плифон заменил догматом «верую во множество богов» и ввел постулаты о вере в демонов, в идеи звезд и в мировой разум. Религия Плифона имела целью дать блаженство не в потустороннем мире, которого Плифон не признавал, а в мире земном, путем правильного устройства общества и следования правильной морали. Согласно этой морали, которую Плифон тоже взял из учения Платона, высшей добродетелью человека является его стремление познать конечную причину всех вещей; в соответствии с этим, чтобы быть счастливым, индивид должен развивать свои умственные способности.
Таким образом, система Плифона имела характер аристократический. Отождествляя блаженство с умственным развитием индивида, свободного от житейских тревог и забот, она игнорировала проблемы, которые являются главными для основной массы людей в любом обществе. Кроме того, для массовой религии эта система была слишком рациональной. По этой причине она не могла решить ту задачу, которую изначально ставил Плифон – вдохновлять массы на сопротивление турецкой экспансии. Более того, как стало ясно впоследствии, творчество Плифона сыграло роль своего рода идеологической диверсии в пользу врага. С одной стороны, его идеи ослабили то ощущение единства, которое еще оставалось среди населяющих Византию разнообразных этносов благодаря наличию православия как единой государственной религии; с другой стороны, для византийской аристократии призыв Плифона к отказу от христианства создавал прецедент, облегчивший в дальнейшем, во время турецкого господства, переход в ислам. Некоторые моменты в религии Плифона вообще заставляют усомниться в том, что этот философ желал сохранения Византийской империи. Например, он трактовал самоубийство как проявление божественной природы человека (Медведев 1997), и это в то время, когда рост числа самоубийств, на фоне снижения рождаемости, кризиса государственной идеологии и тотального пессимизма стал серьезной проблемой византийского общества.
В свете вышесказанного неудивительно,