Дети грядущей ночи. Олег Сухамера
с пламенем, дикой кошкой раздирающим лицо.
К снегу!
К воздуху!
Хлоп. Мягкое. Прохлада.
И тут вдруг все закончилось. Сам не понял, как оказалось, что лежит в саду под цветущей яблоней, посаженной еще дедом. А над головой – бездонное, медленно плывущее куда-то голубое, как дроздовое яичко, небо. И на душе так хорошо и спокойно, как будто тела практически нет. Слилось оно с дикой травой, растворилось в тонком аромате сада. Так бы лежать всегда. Бездумно. Изнывая от неги и покоя.
Пришел в себя от истошного женского крика. Больно. Огляделся ошалело. Над маленькой, распростертой на белой земле детской фигуркой, заламывала руки Степанида.
– Как же… как же мы об этой не подумали.
Попытался вспомнить, как звали дочку Митяя Лозовского, но, увы, не смог.
Покатился по снегу, обхватив голову обгорелыми руками, завыл по-волчьи, понимая, что потерял в этом пожаре самое дорогое – свою светлую и не особо грешную до этого душу.
– Уходим! Уходим, брат! – неизвестная сила подняла Сергея властно, за шиворот, как нашкодившего котенка, и неудержимо поволокла прочь от боли и страданий, куда-то в сторону кромешной лесной тьмы.
Как ни старался потом Сергей избавиться от животного крика матери о потерянном ребенке, но так и не смог, пронеся его в раненом сердце через всю свою изломанную жизнь.
Глава вторая
Сергей
(1914)
Горел дом, из оранжевого пламени струились синие светящиеся ручьи, завораживали, влекли к себе, в ненасытную жаркую утробу. Не было ни треска, ни обычного для пожара шипения, щелканья трескающегося стекла.
Странная, страшная тишина. Среди белой равнины, ни куста, ни деревца – только нестерпимо яркое пятно пожара. С темного неба сыпались, нет, не пушинки снега, хлопья пепла.
Жарко. Хочется сделать вздох, но на грудь уселась дородная баба. Сергей попробовал столкнуть рыхлое тело, но та лишь ухмыльнулась, достала из-под исподней рубахи необъятную белесую грудь и грязными, заскорузлыми от ежедневных трудов пальцами стала пихать в рот страдальца огромный, с чайное блюдце, коричневый сосок.
Он мотал головой, изгибался, пытаясь освободиться от назойливой дуры, которая, верно, решила удушить .
Задницей, ляжками, грудью – всем этим рыхлым, тяжелым, без малейшего намека на то, что обычно привлекает мужчину к женщине, вдавливала в землю, бездумно улыбающаяся, дурная, словно могучая неодолимая сила.
«Вот она, мать сыра земля. Из нее вышел, в нее и ухожу», – вертелось волчком сознание.
Попытался заорать , но не тут-то было: не то что кричать, двинуть рукой не было сил.
Страх парализовал. Сергей,вдруг ярко осознал все: свою ничтожность, мимолетность этого присутствия на земле, мнимую важность пережитого прежде. Скукожился и заплакал от бессилия.
И тут вязкую тишин будто острым ножом взрезал, , пронзительный визг умирающего обожженного ребенка. Крик впился и начал выедать мозг. Не в силах терпеть болезненный звук, Сергей взвился, ударил распрямившейся