Письма проклятой. Мария Ксавьер
Глаза потускнели, а кожа утратила свой привычный оттенок.
В тот день лил дождь. Небо затянули угрюмые тучи. Голова раскалывалась от боли. Мы стояли над дырой в земле, куда отправилась моя матушка. Я все еще не помню ее лица. Господи, как же хорошо, что я помню хотя бы ее приятный нежный голос, и ее теплые прикосновения, ее объятия. Ее больше нет. Я больше никогда не увижу ее.
Мы росли. Пропасть между мной и Сильвией становилась все шире, только изредка я ощущала ту связь, что есть, была и будет между нами, всегда. Та тонкая нить, которая хоть и тонкая, но стальная.
Мы смотрели друг на друга, и не понимали, почему люди одинаковые внешне могут быть столь разными внутри. Сейчас это уже не так важно, ведь мы выросли. Пришло время выходить замуж, заводить семьи.
Папа всегда был занят, но после смерти матушки, отпустил гувернантку, и мы были предназначены сами себе.
– Пап, мы с Вивиан идем в церковь в воскресенье. – С важным видом говорила сестра. Как же меня раздражал ее тон. Как всегда, с высоко поднятой головой зайдет в нашу комнату и прикажет мне надеть платье, угодное ей, соответствующее «девушкам нашего положения».
– Не пойду я в церковь! Зачем? Сильвия, оставь меня, в который раз прошу тебя!
– Нет, ты пойдешь. Так надо! – Она взглянула на меня будто с высока.
И с чего моя сестра решила, что может командовать мной? Надо мной только папа и Господь Бог!
– Вивиан! Какая же ты вредная! – Ругала меня сестра. То, что нравилось ей было совершенно мне неинтересно.
После смерти матушки мы стали чаще ссориться, будь то что-то важное, или сущий пустяк.
– Вивиан, прошло всего несколько недель, а ты снова носишь свои яркие шелковые платья. Как ты можешь? – Рычала она в недоумении.
– А как ты можешь все еще носить эти скучные и тяжелые черные платья? Их то платьями назвать нельзя!
– Это для мамы. – Прошептала она и ее глаза наполнились слезами.
– Поверь, матушке совершенно все равно, какие платья мы носим.
Сильвия не ожидала услышать от меня подобные слова. Мы переживали потерю по-разному. Я не хотела жить в трауре. Мы остаемся здесь, в этом мире, мы живы. В моем мире я хотела видеть лишь радость. В нем не было место печали. И грустила я редко. Иногда глядя на голубое безоблачное небо, я вспоминала матушку. Когда печаль занимала мое сердце и ум, я прибегала к помощи моих старых верных друзей – перу и бумаги. Писала все, что было на душе. Сильвия же выбрала другой путь. Ей нравилось быть хмурой, носить черное и мучить всех нравоучениями. Доставалось даже папе, который старался не обращать особого внимания на это.
Моя сестра командовала прислугой, подражая нашей матушке. Я видела, как некоторые служанки хихикали над ней, но как только Сильвия это замечала, они переставали. Однако слушались ее, ведь особого выбора у них не было. А у меня был.
Единственное, что напоминало о тех временах, когда смерть еще не помнила о нашей семье,