Письма проклятой. Мария Ксавьер
собственную жизнь, без вечного контроля со стороны сестры, которая возомнила себя моей матерью.
Я помню ее глаза в тот день, помню выражение ее лица. Все, начиная с этого дня и до конца, я помню в мельчайших подробностях, будто это было вчера, а не семь лет назад.
Когда я закончила расчесывать ее волосы, она повернулась ко мне, и я снова ощутила эту стальную, но тонкую связь между нами. Она никогда не пропадет. Она взяла меня за руку, и сказала.
– Знаю, мы с тобой не ладим, знаю, что ты ненавидишь меня, но я умоляю тебя, помоги мне сегодня. Без тебя я не справлюсь. – Она еле улыбнулась, и я невольно повторила за ней. Она восприняла это как согласие.
Господь видит мои помыслы, и в тот день, я клянусь, у меня не было мыслей что-то портить. Я лишь хотела делать все по-своему.
Все происходило так стремительно, так быстро. Их семейная жизнь началась в нашем родовом поместье.
Я наблюдала за семейной жизнью моей сестры, и, казалось, она была счастлива с этим мужчиной. Я же узнавала его все ближе и ближе. Он часто приходил ко мне, когда сестры не было рядом, садился и расспрашивал меня о моих рассказах. Его глаза светились любопытством. А я была так польщена! Никто ранее не интересовался моим ремеслом. И я с радостью рассказывала мистеру Бисли о нем.
Могу сказать, что с ним было легко и интересно. За ужином или за обедом, или просто сидя у камина, он мог часами рассказывать нам с сестрой о дальних странах, всяких диковинных традициях. Невозможно было предугадать, о чем он думает. Он легко и быстро менял темы одну на другую. Он не делал мне замечаний, часто находился в веселом расположении духа. Интересовался моим здоровьем и душевным состоянием. Я видела в нем друга, который всегда будет рад меня выслушать, если, конечно, он не читал свежую газету.
Бедному Мистеру Бисли приходилось читать старые газеты, если вдруг с утра нового дня почта запаздывала. Эти газеты были разбросаны по всему дому. Я тоже решила разложить свои рассказы по всему дому, и Сильвию это очень раздражало. Она бесилась, будто это не простая расписанная словами бумага, а навоз. Я всегда хихикала над ней, и наблюдала, как вся прислуга выбегала в гостиную на ее крики. Как только Сильвия замечала на столике или еще где-нибудь газету или мои бумаги, она тут же поднимала на уши весь дом, и приказывала прислуге убрать все немедленно.
Меня нельзя было увидеть без карандаша в прическе и клочка бумаги в кармане, так же как и Мистера Бисли нельзя было увидеть без свежей газеты или очередной книги итальянских авторов в руках. Я бы не решилась назвать его непостоянным, но непостоянство проявлялось во всем. Я замечала, что он мог с легкостью поменять свой любимый апельсиновый джем на молочную пасту. Ему надоедал его любимый костюм, его новые ботинки и запонки. Его любимая музыка менялась каждый день. Вечером он рассказывал нам с сестрой как сильно он любит оперных певиц, а за завтраком воспевал труд балерин и танцовщиц.
Мне