Кивни, и изумишься! Книга 2. Сергей Попадюк
и в ту же баночку мы поставили букетик тюльпанов. Я рассказывал Сене о его прадедушке и прабабушке, которые смотрели на нас с фотографии, о Вале, бывшей домработнице, которая стала членом нашей семьи задолго до того, как вышла замуж за моего дядю, вернувшегося из лагеря. Потом посидели молча под накрапывающим дождиком. На соседнюю могилу пришли две женщины, повозились, посидели и ушли. Березы стояли недвижимо. Тихо было. Только птицы сдержанно щебетали в свежей вымокшей листве.
Бабушка
Хорошо помню, как она умирала. Августовским вечером шестнадцать лет назад, только что вернувшись домой после очередного окончательного разрыва с Королевой Марго, я смотрел какую-то дрянь по телевизору, а мама сидела на кухне со своими старинными закадычнейшими подругами Ниной Григорьевной и Анной Львовной. Зазвонил телефон. Мама взяла трубку; я продолжал пялиться в телевизор.
– Сережа, с бабушкой плохо! – крикнула мама. – Быстрее на дачу!
Телевизор погас, квартира наполнилась громким взволнованным разговором. Я выбежал к перекрестку за машиной. Мы с мамой и Нина Григорьевна сели в такси, Анна Львовна осталась в опустевшей квартире ждать от нас известий.
В этот вечер, часов около девяти, бабушка и Молчушка с Микой пили чай на дачной веранде; больше в доме никого не было. Над столом светила лампа с абажуром, за стеклами веранды сгустилась темень. Вдруг бабушка наклонилась над своей чашкой и стала медленно сползать со стула. Молчушка бросилась к ней – бабушкино тело всей тяжестью навалилось на нее.
– Мика, – попросила она, – кликни кого-нибудь скорее! Открой дверь и беги по дорожке, зови на помощь…
Наш двухлетний малыш кое-как выбрался из своего высокого стульчика, но силенок отворить дверь в сад ему не хватило.
– Я не могу, – сказал он.
– А ты – попочкой!
– И попочкой не могу!
– Тогда открой окно и зови дядю Сашу. Громче кричи.
Мика передвинул стул, вскарабкался на него и распахнул окно. Он кричал в темноту, пока не прибежали хозяева дачи. Дядя Саша поехал на велосипеде в Жаворонки – вызывать «скорую помощь» из Перхушкова, а хозяйка помогла Молчушке перенести бабушку на кровать. Потом Молчушка побежала на станцию и упросила кассиршу позвонить в Москву.
Когда мы приехали, бабушка была без сознания: один глаз открыт, рот перекошен, из горла с трудом выталкивались страшные хриплые звуки. Правая рука непрерывно беспомощно двигалась, призывая нас и отталкивая, судорожно нащупывая предметы, временами стараясь дотянуться до головы; вся левая половина тела была парализована.
– Фельдшер был, – сообщила Молчушка. – Это инсульт.
Сознание вернулось к бабушке. Она узнавала нас и нечленораздельным мычанием пыталась допроситься чего-то. Мы склонялись над нею: воды? тряпочку сменить? приподнять?.. Она мотала головой: нет, нет! – и снова просила… Мама принялась расправлять сбитые простыни.
– Она же мокрая! Сережа, приподними ее, мы постель поменяем. Боже мой, я даже не знаю, можно ли ее трогать!
Бабушка упорно отталкивала