Ренегат. Артем Мичурин
из городов без сопровождения автоматчиков. Но рост количества вооруженных людей с обеих сторон только подогревал страсти. Каждый выход на спорные территории заканчивался перестрелкой. Села, коим «посчастливилось» оказаться в зоне дележа, вырезались и горели. Началась война – Первая окская, продлившаяся с весны по осень две тысячи пятьдесят пятого. Результатом ее стало оттеснение навашинских в глубь территории и окончательное разграбление железнодорожного добра на протяжении трех с лишним километров от Оки. Но этим дело не закончилось. Спустя восемь лет конфликт разгорелся с новой силой. В этот раз Муром уже не ограничился тремя километрами, и его отряды добрались почти до самых пригородов Навашино, где встретили жесткое сопротивление и были отброшены назад, потеряв в ожесточенных схватках едва не половину бойцов. Оставшихся сил хватило лишь на то, чтобы сдержать навашинское контрнаступление, призванное продемонстрировать несостоявшимся оккупантам кузькину мать во всей красе. Именно тогда был взорван автомобильный мост через Оку, а железнодорожный превращен в стальную, подвешенную над рекой крепость. После этого установилось продолжительное статус-кво, лишь изредка нарушаемое мелкими потасовками на границе, и продолжалось оно вплоть до семьдесят второго года.
За это время обеим сторонам вялотекущего конфликта пришлось пережить две страшные засухи, из-за которых большинство окских притоков пересохло, и нашествие саранчи. Но пережить по-разному. Стоящий на самом берегу Оки и не испытывающий особой нужды в воде Муром вышел из передряг с минимальными потерями. А вот Навашино… Для него череда широких черных полос обернулась настоящей катастрофой, которая довершилась принесенными со стороны руин Нижнего Новгорода кислотными дождями. Да и заречный сосед в усугублении проблем оказал максимум содействия.
Посылаемые к обмелевшей Оке навашинские подводы безжалостно расстреливались муромскими пулеметными расчетами и снайперами, расквартированными в спешно возводимых по западному берегу гарнизонах на протяжении десятков километров в обе стороны от Мурома. Поля высыхали, скот погибал. Голодающие, отчаявшиеся навашинцы шли к мосту в надежде получить хоть кусок хлеба за рабский труд на непрекращающихся муромских стройках и умирали десятками, становясь кормом для падальщиков, расплодившихся вдоль хорошо пристрелянной дороги.
Так прошел месяц, другой, и поток обреченных «переселенцев» иссяк. Не стало и подвод, воровато качающих в баки воду под покровом темноты. А скоро по Мурому поползли занесенные торговцами и наемниками слухи о свирепствующих за рекой бандах каннибалов. Тогда они казались не более чем выдумками охотливых до «приврать» бродяг. Но в семьдесят втором жители Мурома и особенно его пригородов поимели возможность лично убедиться в кристальной честности рассказчиков, оставивших даже, как выяснилось, многие живописные подробности недосказанными.
Голод не выкосил Навашино подчистую,