Черный дом. Михаил Широкий
Мэнсон? Не-ет, – широко улыбнулась Алина, приоткрыв маленькие острые зубки. – Он добрый. Мухи не обидит… Но за хозяйку, за меня то есть, загрызёт кого угодно!
– Приму это к сведению, – шутливо ответил Гоша, одновременно ещё раз опасливо поглядев на будку.
Взойдя на крыльцо, он бросил взгляд в сторону реки, широкая мутно-серебристая лента которой виднелась неподалёку, в паре десятков метров, лишь слегка загороженная росшими на берегу кустами и высокой травой.
– Не заливает вас тут весной?
– Да нет… вроде бы… – рассеянно ответила Алина, остановившись перед дверью и будто прислушиваясь к чему-то.
Гоша, продолжая смотреть на речку, выразительно усмехнулся и скосил глаза на девушку.
– И вот тут, значит, ты и купаешься… без ничего?
– Да, иногда, – безразлично ответила она, не поддержав его игривого тона. И, после некоторой заминки, широко распахнула входную дверь, в отличие от калитки, крепкую и толстую, с двумя замками и внушительным засовом. – Заходи!
Гоша, автоматически вытерев ноги о дырявый половик, лежавший у порога, и сохраняя на лице красноречивую пошловатую ухмылку, вошёл в дом. Девушка, глядя на него с холодным непроницаемым выражением, последовала за ним.
Пройдя тесные тёмные сени и открыв ещё одну, уже незапертую дверь, они оказались в обширном, плохо освещённом помещении, как бы объединившем в себе прихожую и столовую. Сквозь небольшое, засиженное мухами окно сюда вливался тусклый, понемногу затухавший вечерний свет, падавший на громоздкий обеденный стол, застеленный выцветшей клеёнкой, порезанной и прожжённой в нескольких местах, на грязную допотопную газовую плиту, на которой сгрудилось несколько загаженных кастрюль без признаков пищи и высокий чайник с длинным погнутым носиком, на серый от пыли, слегка накренившийся холодильник, покрытый какими-то подозрительными рыжими пятнами вперемежку с наклеенными кем-то аляповатыми, неуместно и нелепо выглядевшими здесь картинками. На облезлых, обшарпанных стенах висели жалкие клочья обоев, сквозь осыпавшуюся кое-где штукатурку проглядывали куски дранки; на голом дощатом полу валялся истёртый, изъеденный молью войлочный коврик с остатками замысловатого орнамента; с низкого потемневшего потолка свисала на коротком кривоватом проводе маленькая запылённая лампочка, очевидно, давно уже, а может быть, и никогда, не знавшая абажура.
«Неужели ты тут живёшь?!» – опять едва не вырвалось у Гоши, поражённого внутренностью дома ещё больше, чем его внешним видом. – «Это ж самый настоящий бомжатник!»
Однако он сдержался и, выдавив на лице натянутую ненатуральную улыбку, сказал то, что принято говорить в подобных случаях, вне зависимости от увиденного:
– Очень мило. Симпатичная хатка… Стиль ретро… местного разлива.
Алина усмехнулась.
– Серьёзно? Тебе нравится? Я очень рада. Приятно слышать. – И махнула рукой вперёд. – Присаживайся.
Не обратив внимания на явную насмешку, прозвучавшую в её голосе, Гоша