Великая Октябрьская. Послесловие к трагедии. Марк Золотаревский
и малоизвестной в дореволюционный период партии революционного социализма? Почему кучке отморозков, как бы мы сейчас их назвали, поработивших в буквальном смысле Россию, не было оказано тут по-настоящему серьезного сопротивления?
Наконец, во что превратилась в результате всех последовавших затем событий некогда уникальная, ни на что более не похожая во всей прежней человеческой истории цивилизация?
Другая сторона той же проблемы, также нередко дискутируемая в литературе /поднимаемая по крайней мере/: какое направление мог бы принять ход всей этой истории, начиная с революции, поскольку она уже состоялась, если бы этот выдающийся без малейших кавычек ее деятель /я сейчас говорю о Ленине, конечно/ действительно до нее не дожил. Вопрос не праздный, имея в виду уникальность его вклада в развитие событий. Или если бы до нее не дожил Николай II, или, хотя бы, вовремя отрекся от престола в пользу более дееспособного в вопросах проводимой политики из возможных его преемников. Или если бы до нее не дожил хотя бы Троцкий. Но это уже тема для какого-нибудь другого исследования. Мы здесь будем говорить только о том, что действительно имело место, что действительно состоялось. В этом мы как раз и попробуем разобраться. /Одно исключение для Ленина все же сделано, о нем – в конце книги./
Собственно полемика не прекращается на протяжении всего прошедшего с тех пор столетия, усиливаясь обычно в связи с теми или иными очередными относящимися ко всем этим событиям круглыми датами. Особый интерес в этой связи представляет полемика, развернувшаяся в свое время среди эмиграции, т. е. в той самой среде, с которой связывалась тогда /во многом по сей день/ ответственность за происшедшее и в которой впервые вопрос: что же это было? со всей остротой был поставлен. /Как не менее остро до этого в ней же дискутировался вопрос: что же это будет?, см., в частности, Вехи и развернувшуюся вокруг них полемику./ Речь, конечно, об оказавшихся в этой эмиграции представителях русской интеллигенции в первую очередь /традиционно левой в той русской истории/, все главные устои мировоззрения которых были до основания потрясены принявшим тут направление ходом событий. Воспитанные на преклонении перед революционными традициями /Великой Французской революции прежде всего/, они в массе своей, как известно, с энтузиазмом приняли революцию 1917 г. в ее февральской модификации /ипостаси/. Логика крушения старого политического строя до этого момента представлялась им понятной, при всех сохраняющихся разногласиях по частным вопросам происходящего и происшедшего.
Однако то, что за этим последовало, оказалось для них полной неожиданностью. И совсем уже необъяснимой стала для них устойчивость узурпировавшего тут власть /установившегося/ в октябре того же года большевистского режима. Что, собственно, и привело к постановке остающихся до сих пор неразрешенными вопросов. Для них в первую очередь – о природе этого самого большевизма,