Железный поход. Том второй. Рай под тенью сабель. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
свою мать Нинó – нежную и теплую, как вечерний луч закатного солнца, стройную и гибкую, что горный ручей. Вспомнил и отца Илияса, сильным рукам которого было подвластно все: и воспитание детей, и конь, и оружие, и глина, и женщина… В благородном агате его глаз было что-то от дагестанского булата – сизоватая, тронутая просинью острота, надежность и ясность. Думая об ушедших из жизни родных, Дзахо, будто сквозь черную сетку чачвана,19 сотканного из небесного конского волоса, увидел свой аул. Увидел и едва подавил стон волнения, сердце забилось в тревоге о родной стороне, о родительских стенах сакли… Время между его уходом в тавлинские горы к коинам Шамиля и прежней жизнью было подобно бездонной пропасти. И пропасть эта была для Дзахо сродни границе между любимой Ичкерией и всем остальным миром. «Когда я ушел в Дагестан, мне не было девятнадцати… – прошептал внутренний голос. – Теперь мне двадцать… минул лишь год, а будто канула вечность…»
Занди завершил печальную ноту погребальной суры, точно закрыл священную книгу. Преклонил колено; обнял окаменевшие плечи послушника, прощально прижимаясь щекой к щеке. Поднялся, привычно огладил ладонью медную бороду и, продолжая смотреть на суровый и жесткий профиль умершего, тихо сказал:
– Он уже в раю. Аллах акбар!
– Аллах акбар! – отозвалось глухое, налитое ядом мщения эхо в горах.
– Мужайтесь, правоверные… – Занди, сверкнув фиолетовым отливом глаз, поднял правую руку – голоса горцев стихли, воздух набух тишиной, в которой слышалось напряженное дыхание людей и треск прогораемого валежника. – Помните, братья, рок ненастья не может вечно преследовать тропы, проложенные еще нашими прадедами. Горы отдают себя газавату ради победы. И пусть это будет нам стоить любой жертвы! Подумаем лучше и попросим Всевышнего принять наших воинов в раю. Знайте, кто отдал жизнь за Аллаха – получил победу от Него. Каждого из нас рожала в муках мать, но ни одна мать не посмела поставить свои чувства выше священного газавата! Потому что они дочери Кавказа и жаждут своим сыновьям самого лучшего! Аллах с нами – это мое последнее слово.
Как только смолкла речь наставника, несколько мюридов во главе с Салимом принялись было кинжалами рыть могилу, но, наполняя старую папаху землей, увидев едва заметный кивок Занди, опустили мерцающие клинки и поднялись с колен.
– Салим, возьмешь Аюба и Лече… отвезите тело родственникам. Пусть его похоронят достойно, как воина Аллаха.
Занди осыпал ноги покойника горстью серебряных монет царского чекана и, распахнув висевший на плече хурджин20, вытащил из него за слипшиеся от крови волосы голову казака. Та закачалась маятником в державшей ее руке – жуткая на черно-красном пне шеи, с померкшим взором, в котором застыл неизлетевший крик боли. Скривив в презрении узкие губы, чеченец усмехнулся разрубленному рту казака, в бордовых деснах которого лепились, как зерна в гранате, раскрошенные сталью зубы.
– То, что сделано хорошо, не бывает плохо. Пусть
Искаж.
Горская сумка.