Верховный пилотаж. Баян Ширянов
тем дальше в себя уходишь. Ну, некоторые, во всяком случае. Или, большинство, даже…
И еще одну феню за Шантором Червицем замечать стали. Не стало у него отходняков. Все опосля марафона пластом, а Шантор Червиц весел и бодрячком выглядит. И издевается, гад.
– Чо, – говорит, – поленицей полегли под красновинтовой армией? Давай, кто жив остался, за банкой сгоняем?
– Сам и сгоняй. – Шепчут ему полумертвые губы.
– А мне одному вломак.
Так вот, подразнит, подразнит… И не пойдет. Будто ему самому, что он ширнулся, что не ширнулся – похуй.
Вот. Теперь экспозиция, кажись, целиком.
И как-то так вышло, что винтились мы с Шантором Червицем на пару. Никого больше не было. И не предвиделось. Странная ситуация, правда? Ведь винтовые запах фиалок за дюжину миль чуют. А тут всех как пиздячим бздехом сдуло. Или пердячим бздехом?
Ладно, без разницы.
Винтимся.
Я устраиваю себе небольшой передоз. Такой, чтоб не отрубиться, а так, полетать децел. Ну, и налетался… В смысле налетел… Налётал…
Как поршень гармошки до конца довел, дырку пережал, ебнулся на койку и разлетелся в мелкие дербезги. Как и хотел. И было меня много. И все в разных местах.
А потом кусочки меня собираться стали. Постепенно. Причем собираться не совсем в меня, а немножко рядом. Там, где Шантор Червиц тусил.
Он меня не видит. Я – дух, типа. А я его вижу. И, мало того, что вижу так, как обычно все видят, а еще и по-необычному. Вижу как из пупка и из пальцев у него полчища мелких щупалец отходят. Биоэнергия, бля!
А потом они вдруг резко изо лба проросли. И из хуя. А Шантор Червиц вообще стал как медуза.
И тут к нему поползли тараканы. Причем только бабы. Ну, светились они по бабьи. Мужики иначе светятся.
Подползают к нему тараканьи бабы и раком становятся. Кто видел таракана, стоящего раком? Я! А вам такое и не снилось! А приснилось бы – так вы один хирен не увидели бы, ибо проснулись от ужаса. А мне-то просыпаться некуда было. Я и так в сознании. Только вне тела.
И стоят эти тараканиты, и жопами крутят. Каждая насажена на шанторчервицевское стрекало, что изо лба, из третьего его глаза идут. И тут он их на другие стрекала надевает. Изхуйные.
Тараканки разом все замерли.
– Ба, – думаю, – да он же их дрючит! Или просто ебет!
Ага. Смотрю – сношаются, а пригляделся – ебутся!
Но тут самое странное вдруг случилось. Несколько рядов этих таракашек, что ближе всего к Шантору Червицу стояли, вдруг разом лапки подогнули и повалились кто как. И светиться перестали. Жизни в них не стало больше. Ее всю Шантор Червиц высосал.
А остальные вдруг задергались, забегали, и в щели всякие ломанулись. Ну, и я ломанулся. В тело.
Глаза открыл. Встал. Тело легкое. Словно все еще летаю.
На кухню прошел. А там Шантор Червиц следы преступления заметает. Дохлых тараканьих самок веником на газетку.
– Ну, тараканий ебарь, – как приходнулся? – спрашиваю.
Он немножко побелел. Ничего не сказал.