Гирей – моё детство. Николай Дмитриевич Попов
на фейерверк – застынешь очарованный, а каждая секунда бега увеличивает шанс на жизнь. Уже слышна свора немецких овчарок и солдат. Нужен рывок ещё на полста метров до речки. А за ней легче будет… Взрывы и вспышки света, озаряющие облака, восторженно подгоняли нас к речке, а там машина до самого фронта… и уже там за своим бруствером ещё целый час можно было любоваться салютом.
– Часовой оказался чересчур нервным, долго и шумно брыкался. Зато компания в хате была спокойной. Вероятно, крымские вина погрузили в невозмутимый сон. Мы вошли, только один офицерик был способен распоряжаться собой – он бесстрашно и деликатно предложил мне стакан с вином… лицо невинного мальчика. Хотелось забрать его с собой… но здесь были птицы покрупней – полковник с тупорылистым лицом. Собрав все документы и оружие, мы погрузили пьяные и сонные тела в погреб… вместе с мальчиком. Ребята увезли полковника с трофеями, а мне досталась задача прикрытия. Через пять минут заурчала наша машина, а здесь сохранялась тишина…Еще минута ожидания, за это время обратил внимание, что фрицы научились пользоваться нашими гранеными стаканами… Тишина сохранялась, когда вошёл в лесополосу и когда, пройдя с километр, повернул за гору, а потом загудело, засверкало… Жаль мальчишку, и добираться до наших одному скучновато.
– Война – грязь, от которой очиститься невозможно, если она осела в душе, покрыла плотным слоем сердце, зашита в тело вместе с органами… Очищение возможно только перед Богом, но нас отучили верить в него.
В сильном опьянении дядя Андрей не видел и не замечал никого в этом мире. Сейчас он был слегка пьян, в лице скомкались отрешённость и безысходное одиночество. Увидев меня, лицо его разгладилось и потеплело.
Ему хотелось сказать что-то важное, что обязательно должно отразиться на моей судьбе.
– Колян, сынок, жизнь не женщина, её не соблазнишь лаской и словами. Для неё надо отдать всё, но и тогда она разборчива, – поучал, находясь в сморщенном положении. Вероятно, отогревался, отдавая холодный опыт взамен теплого сочувствия.
– Думалось: соскребу с души грязь – перескажу виденное и пережитое. Слушали… а потом надоел – принимали за нытье и хвастовство. Оставаться наедине с грязью – задыхался в кошмаре… спасала водка. Иногда казалось. Что с отнятой рукой отняли душу, а телесные раны – это разрывы моей чувственности… есть радостное ощущение жизни, и вдруг падение в пропасть – нежелание жить. Война заставила всмотреться в ужасное нутро смерти, выработала безразличие к умирающему телу врага. А преодолевать безразличие к жизни, как ни странно, помогало оружие, умение владеть им и ненависть к фашистским выродкам. Поняв это, понял и другое… Жена Анюта – сильная женщина. Она перенесла больше, чем я на фронте – к нечеловеческому напряжению и смерти можно привыкнуть. На «большой земле» силы отбирают горе и страдания… и неумение ждать… Коля, когда научишься ждать, преодолеешь всё на свете… Я этому не научился и не принёс Анюте счастья…
Пару лет Андрей жил в одиночестве