Хроники Эвелин. Молчание Церрека. Ари Миллер
с поверхности льда. Пещера тёмная, влажная, испещрена сотнями маленьких нор, проткнутые в стене, словно большими копьями, в отличии от потолка. Света недостаточно, чтобы охватить всю площадь природного тоннеля. Лишь маленький машинный глаз скользил по поверхности, но только для того, чтобы дать возможность членам экипажа оценить масштабы отчуждённого мира. Словно новая планета… А чистый лёд только то и делал, что бросался хаотическими бликами.
Тоннели замысловаты. Нетрудно догадаться, что вырыты гигантскими жидкими червями на протяжении сотен лет, когда снежные массы были более подвижны, и яркий жёлтый диск на небосводе пригревал настолько, что поверхность ледника таяла, превращаясь в дно сотен мелких озёр. Талые воды не могли просто расплыться – они искали кратчайший путь к Мировому океану, прорезая дыры во льдах, в каждом углублении белой скалы. И, сотни ручейков, сливаясь воедино, перерождаясь в бурную реку, стремились первыми достичь дна, поверхности почвы, чтобы превратиться в смазку гигантского ледника.
Но бурное прошлое переродилось в реальность, когда тепло природного светила оставило поверхность планеты без своей опеки. А штучное небо, постепенно, но умолкло, лишив в доказательство своего существования сотни тысяч квадратных километров территорий, брошенная людьми, превратившаяся в руины, оставив признаки развитой цивилизации на «съедение» экстремально холодной природы, и всевозможным тварям, не погибающие в холоде. Колодцы ледников много веков назад опустели, дав возможность поселиться в бесчисленных рукавах и полостях миллионам колоний разнообразных микробов, которым без надобности солнечный свет.
Машина шла медленно, периодически зарываясь в рыхлую подстилку. Колеса леденели, «хрустели» искусственными суставами, избавляясь от настырных оков – как змеи, снимали ледяные кожухи, и продолжали карабкаться, проваливаясь в рыхлый покров. Помогала природная способность воды, вымывающая на своём пути тоннели, спускающиеся вниз. Но, как любитель сюрпризов, много оставляла скользких, крутых подъёмов, или резких обрывов. Машина – не вода, и не может спрыгнуть с обрыва, превращаясь в брызги. В таких случаях марсоход, как жук, поворачивал на месте, меняя положение кабины, и снова, с завидным упорством волочился назад, подыскивая новые пустоты.
Эва сидела, прилипнув к седлу, поймав бесперебойный поток тепла, исходившее от него, боясь даже пошевелиться. Хоть это и вызывало обратную реакцию, но, как человеку, грело душу. Едва ли отогретое тело, так и норовило снова впасть в ещё одну спячку, чтобы не видеть ничего вокруг себя. Эта странная особенность превратилась в рутину. Руки – в карманах, а половина лица осталась под воротником, процеживающий каждое слово и болезненный хрип. Жуткая чесотка на шее, руках, и новая корочка, вместе с венозной сетью разошлись с ещё большей наглостью. Лицо её, надевшее усталую маску, – сильно исхудавшее, но в сине-красно-оранжевых отблесках живыми всегда сверкали тёмные глаза, взгляд которых излучал слабо осознанный