Хочешь крылья белые? Сделай сам!. Владислав Николаевич Макин

      И мы отцов ругали скверно,

      Забыв, что те не имут сраму,

      А время медленно и верно

      Текло по склону Фудзи в Яму.

      С безумной скоростью улитки

      Оно вертело задом липким

      И обирало нас до нитки,

      И обдирало, словно липки.

      Хотя кормило до отвала

      И устилало путь вещами,

      Оно совсем не то давало,

      Что нам вначале обещало.

      В пятнадцать все мы гениальны,

      А в сорок – редко и поштучно.

      Живем негромко и банально

      И мыслим строго и научно.

      А после в бронзе или в камне

      С высот заоблачных взираем

      Как новый бродит в мире Гамлет

      Страстями древними терзаем.

      Я грешил без оглядки и совести

      И наказан любовью за то,

      Что в печально возвышенной повести

      Я нуждался, как заяц в пальто.

      И хотя я любил до безумия

      Божий мир, ни на грош не ценя

      Жизнь свою, но сегодня я думаю,

      Что она обожала меня.

      Отвлекалась на вечные хлопоты

      О моей непутевой душе,

      И однажды сказала мне: «Жопа ты.

      Все. Затрахал. Довольно. Туше.

      Улыбнулась, оправила платьице

      И взмахнула волшебным платком.

      И отныне за мной она катится

      Паровым неподкупным катком.

      Не напрягай меня без нужды,

      Я все равно не напрягусь.

      Я остаюсь сомнений чуждый,

      Свинья, быть может, но не гусь.

      Иерихонскою трубою

      Весь мир назавтра прогреми,

      Мне в этот вечер быть собою

      Приятно, хули, mon ami

      И если жизнь моя – засада,

      Ищи себе других забот,

      Но напрягать меня не надо,

      Меня все это не a bird.

      Шон Птеродактиль сидел на большом саксауле,

      Мысленно к небу в крутом воспаряя движеньи.

      В небе смеркалось, ветра из тоннелей подули,

      Шон чертыхнулся и зябко поддернул колени.

      День первобытный свое завершая теченье

      Канул туда, где и следует гнить мертвечине.

      Слева от Шона неслабое вспухло свеченье,

      Вновь Пятипалый возник по прихода причине.

      «Снова, наверное, сбить меня будет пытаться»,

      Шон осторожно вздохнул и взобрался повыше.

      Но Пятипалый не в духе был Шоном питаться,

      Он бормотал и чесал черепицу на крыше.

      С горестным стоном поправив ее на стропилах,

      Том Пятипалый прошел под большим саксаулом

      Мимо цистерны, заполненной ржавым опилом,

      В сторону древних руин, из которых так дуло.

      День завершался, и Шон Птеродактиль заухал,

      Жаль ему стало чего-то, чему и названья

      Не было в мире…