Миражи счастья в маленьком городе. Татьяна Краснова
церковных песнопений, записанные древней нотописью, лечебник с рецептами средневековых снадобий, псалтыри и Четьи минеи, пособия по астрономии, учебники, судебник, географические карты…
Они листали и разглядывали это богатство весь вечер. Лодочник и сам увлекся, достал совсем уж редкие книги, апокрифы – Евангелие от Фомы, от Магдалины, Евангелие изречений, где нет привычной событийной канвы и записаны только слова Иисуса.
– Такое бывает? – шептала Марина Нику – то ли о книгах, то ли о самом старике.
Ты ничего не понимаешь
Обратно она шла как в гипнозе. И в короткие счастливые годы, и в тягостные десятилетия войн оплывают свечи в узких темных кельях, и на донышке остается чернил, настоянных на железной ржавчине и кожице молодого грецкого ореха. Не прерывается великий труд – создаются научные трактаты и поэмы, переписываются книги древних авторов. «Во времена бедствий и годину войн увозите книгу эту в город и скройте ее…» Горят города, корчатся в пламени рукописи. Истлели и окаменели те, что спрятаны в тайниках и пещерах. Утрачены тысячи, уцелели единицы. И тут, в никому не известном домишке…
В никому не известном? Стоп. А что, если…
Взволнованный рассказ Марины о базарном кульке, о дяде Алике, который второй месяц разыскивает таинственного коллекционера, и озарение, что это и есть Лодочник, нисколько не встревожили Ника.
– Но ты же им ничего не расскажешь, – заключил он утвердительно.
Марина словно споткнулась на бегу.
– Как ничего не расскажу? Я целый час тебе объясняю, как для человека это важно. Он ученый, он работает с книгами, а если Лодочник распродаст их по одной всяким проходимцам…
– Тише ты. Об этом не кричат. Ничего он не распродаст.
– Откуда ты знаешь?
– В них вся его жизнь – ты что, не поняла? Он их собирал не для того, чтобы на этом нажиться.
– Можешь не разжевывать, я не идиотка, – обиделась Марина. – Понятно, что он с ними никогда не расстанется. Но ведь это небезопасно – держать такую библиотеку в этом сарае, в трущобах…
– Ну вот, ты сама все понимаешь, – успокоился Ник. – Зачем же ему раскрываться? Около него и так уже начали виться проходимцы. Когда он просил меня продать те книжки, он тоже болел, с деньгами совсем было туго. Я сколько на бензоколонке зарабатывал – все равно не хватало, да он и брать не хотел, гордый. Тогда я еду ему покупал и лекарства – принесу, и все. Назад не понесу. Но все равно не хватало, вот и засветились с книжками. Он их никогда никому не показывал, а теперь даже музейщики твои – и те уши топориком.
– А еще кто?
– Макса еле отвадил – все предлагал еще раскрутить старика хоть на пару книжонок. Я, говорит, не туда понес, а он будто нашел, кому сбыть. Так они, ценители, и без Макса обойдутся, если очень захотят. Вот спроси у своего Артура – у него ничего уже нет, все забрали.
– Это я забрала для дяди Алика… А ты неужели такой наивный, если знаешь, что началась охота, и думаешь, что они не доведут ее до конца.
– Ну,