Последнее наказание. Арабель Моро
но тоже замер, пораженный негативными изменениями, произошедшими в доме старушки. В этот раз он не стал торопиться покидать дом. Вместо этого Петрус тихонько подошел к столу, поставил корзину и, осторожно поглядывая на меня, присел на низенький табурет, который предварительно с неприятно громким звуком извлек из-под стола.
Услышав стук табурета о пол, бабушка Марселла приподняла голову с жесткой, набитой соломой подушки и тревожно посмотрела в сторону двери. Секунду она смотрела на меня, словно не узнавая, но потом улыбнулась, и ее изможденное болезнью, похудевшее лицо вдруг на секунду снова приняло такое любимое мною детское выражение. В который раз я подумала о том, что очень люблю ее улыбку, но сейчас, впервые в жизни, от нее мне не стало легче. Как будто прочитав мои мысли, бабушка Марселла перестала улыбаться и попыталась сесть. Очевидно, она уже достаточно долго болела и не поднималась с постели, так как руки ее не слушались, а изможденное, исхудавшее тело дрожало. Странно, она умела исцелять любое живое существо, но никогда не могла помочь самой себе.
– Бабушка, – испуганно прошептала я, когда она вдруг пошатнулась так, словно силы внезапно оставили ее.
Я поспешила к старушке, чтобы придержать и подложить подушку под спину, но она отмахнулась и самостоятельно села, сильно сгорбившись и дрожа. Я укутала ее сползшим шерстяным одеялом и осторожно присела рядом.
– Ты заболела? – спросила я, хотя сама прекрасно видела, что ответ на этот вопрос будет положительным, и поэтому, чтобы не выглядеть совсем уж глупо, поспешно добавила: – Я могу помочь тебе? Скажи, что мне сделать? Какой отвар сварить, чтобы тебя вылечить?
– Эту болезнь, – ответила старушка, снова невесело улыбнувшись, – нельзя вылечить ни травами, ни молитвами. Она приходит сама и уйдет уже вместе со мной.
Я недоуменно уставилась на старушку, так как впервые услышала от нее то, что что-то все-таки невозможно вылечить.
– Моя болезнь, – старушка продолжала улыбаться. – Это всего лишь старость. Мое время уже приходит, и скоро я уйду, золотушечка, но тебе не стоит об этом печалиться.
Она взяла мои руки в свои, и меня больно поразила тонкость ее кожи. Я с ужасом смотрела на ее исхудавшие руки, на синие вены, так ярко выступающие из-под белесой, почти прозрачной кожи. Мне казалось, что одно мое прикосновение к ней может повредить этот бледный истончившийся покров. Всегда маленькая и худенькая, старушка теперь словно бы еще вдвое уменьшилась. Сейчас она совсем походила на ребенка, и мне даже показалось, что я без труда смогла бы поднять ее на руки. От этого открытия мне стало страшно.
– Но ты не можешь… уйти, – я с трудом договорила эту фразу. – Тебе только кажется так, потому что ты болеешь! Когда я болею, я тоже думаю о смерти и даже полагаю, что уже никогда больше не поправлюсь, но потом все проходит. И я тебя скоро вылечу. Вот, смотри. Сейчас мы откроем окна, пустим сюда свежий воздух, и тебе сразу станет легче.