Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
там? – голос оборвался, и шотландец упал на колени рядом с человеком.
– Молчи, сейчас напиться дам.
Несколько глотков воды освежили умирающего, и тот снова открыл глаза.
– Не хлопочи, парнишка. Господь милостив… скоро отойду. Невмочь мне. Схорониться думал с перепугу… дурень… с лестницы сорвался. Ног отчего-то… не чувствую.
Годелот закусил губу. Спина сломана… Как же должен был страдать этот несчастный, лежа здесь в темноте…
Пеппо неслышно опустился рядом:
– Кто разгромил деревню?
Но раненный мучительно повел головой, поднял непослушную руку и осенил себя крестом.
– Они… демоны… Ночью налетели, не упомню, сегодня аль вчера… Проснулись с женой – крыша уж занялась. Того… Уходите, мальчуганы. Проклято наше графство. Тот… другой… ничего не забывает. Завсегда нагрянет в свой час… должок взыскать…
Губы Пеппо слегка исказились:
– То есть… какие демоны?.. – с едва уловимой нервной нотой переспросил он.
Годелот же, преодолевая дурноту, склонился прямо к лицу крестьянина:
– Скажи, где прочие? Деревня пуста, но я почти не нашел убитых.
Раненный сглотнул, бессмысленно шаря ладонью по груди:
– Не знаю… Может, по соседним деревням схоронились… Али в лесу…
И вдруг крестьянин приподнялся на локте, со свистом втягивая воздух:
– А только Господь все одно сильнее! Эти, черные… они в подворья влетали. Ни звука, ни голоса… Молча… Факел на крышу… А сами того… дальше. Но никого не тронули. Не по силам им души христианские… Промчались – и туда, к замку унеслись… Как зола на ветру…
Эта вспышка подорвала остаток сил умирающего. Он снова рухнул на утоптанный пол, зашелся хриплым кашлем:
– Жена… – просипел он, – с женой… не простил… ся…
Пена вспузырилась на губах, и несчастный замер, глядя вверх щемяще-растерянными глазами.
Годелот коснулся пальцами шеи, закрыл умершему глаза и перекрестился. Затем обернулся к Пеппо, так же молча и неподвижно стоящему рядом с ним на коленях.
– Я еду в замок, – сухо отрубил он, надеясь, что голос не вздрогнул.
Пеппо не ответил, только бегло сжал его руку и тут же отдернул пальцы.
***
Ветер свистел в ушах, рвал волосы, осколками застревал в горле. Дробный топот копыт поднимал пыль с дороги, и Годелот почти завидовал Пеппо, не видевшему изломанных кустарников вдоль развороченной дороги, полей, прошитых шрамами грубых борозд, изуродованных выжженными пятнами, как лица прокаженных, будто по Кампано прошел равнодушный огненный смерч, местами слепо касаясь земли.
Тетивщик давно отбросил гордость и вцепился в плечи шотландца, чтоб не упасть с несущегося галопом коня. А Годелот все пришпоривал, давясь ветром, захлебываясь ужасом от того, что ждало его за следующей грядой холмов, и торопясь этому навстречу, чтоб не завыть в голос от этого тошного ледяного