Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
будь спокоен… – Маттео перехватил палаш, – клинок у меня не фасонный. Не обессудь, если с одного удара начисто кисть снести не выйдет.
Говоря это, Маттео удовлетворенно отметил, как у мальчугана кривовато дернулись губы. Истолковав это, как страх, капрал наклонился к юнцу…
Но Маттео не успел поднять оружие. Прямо из ветвей раскидистого ореха, растущего у тропы, на него грянулось чье-то тело. Не ожидавший нападения капрал рухнул наземь, сильная рука охватила горло, и у самого уха мелькнуло длинное лезвие кинжала, острие скользнуло по краю кирасы, оцарапав шею. Нападающий выругался, снова замахнулся кинжалом и на сей раз глубоко рассек капралу бедро. Задыхающийся в кольце душащей руки, Маттео забился, стараясь сбросить цепкого противника, перекатился на спину в надежде ударить врага оземь. Тот извернулся, ужом выскользнув из-под капральской спины, а Маттео, проклиная тяжелую кирасу, рванулся рукой к упавшему палашу. И в этот миг на голову ему обрушился удар. Последнее, что успел вспомнить капрал, была скьявона Ансельмо, так и не отданная его сыну…
…Годелот уронил мушкет и встряхнул головой, словно в тумане видя, как Пеппо сталкивает с себя бездвижное тело сквернолицего и вскакивает на ноги. Шельмец, конечно, не послушал его и вмешался. Очень кстати, чего греха таить…
А Пеппо повел в воздухе рукой и сжал влажное от пота плечо шотландца:
– Ты ранен?
– Я? Нет, не думаю… – мысли мешались, пережитое напряжение схлынуло, оставив в мышцах густую и липкую усталость.
– Уж нашел, кому врать… Говори, где проткнули, слышишь?
Годелот поморщился, но от этого сварливого тона в голове вдруг все стало на место, будто от щелчка по переносице.
– Будет тебе квохтать, вот же наседка, – проворчал он, чувствуя, что готов истерически рассмеяться, – не помру, не надейся.
Пеппо оскалился, но огрызаться почему-то не стал. Нахмурившись, он склонился над сквернолицым:
– Он мертв?
Годелот прикусил губу. Нанося противнику удар прикладом, он помнил лишь о том, что должен убить прежде, чем убьют его или Пеппо. Сейчас же глухой стук удара вспомнился ему с неожиданно тошнотворной ясностью.
– Я в шею метил, да аккурат по кромке шлема попал. У него волосы все в крови, не иначе, череп проломлен.
Тетивщик принюхался.
– Не чую я смерти… Да кровь еще теплая, живая… – голос итальянца звучал неуверенно, и Годелот понял его. Ему самому отец не раз говорил – спиной поворачивайся лишь к трупу. Мысль же о том, что придется добивать умирающих, вмиг обметала лоб холодным потом. Годелот снова встряхнул головой – собственная впечатлительность вызывала у него отвращение и глухой стыд, словно некий изъян, вроде мужской слабости.
– Я не возьму в толк, неужели они гнались за нами из-за ландскнехта?
Но тетивщик покачал головой:
– Многовато чести вчетвером за нами бегать. Да и этот о ландскнехте ни слова