Париж в настоящем времени. Марк Хелприн
заняться бизнесом? Мы прилетели налегке. Она в штате. Мы возвращаемся на осеннюю конференцию с кучей народа из наших европейских филиалов. Самолет будет заполнен приблизительно до половины. Поэтому мы перевезем стюардов и стюардесс «Эр Франс» в Нью-Йорк, а «Эр Франс» обслужит наш рейс. Персонал будет доставлен и оплачен, так что и они будут довольны, и мы.
– Самолет ваш?
– Именно, с золотисто-коричневым желудем на борту. Но вам все равно придется лететь в Лос-Анджелес, так что, наверное, лучше добираться прямым рейсом. Если все сложится, вы летите в Эл-Эй бизнес-классом. Живете в лучших отелях там и в Нью-Йорке, едите что пожелаете, арендуете в Эл-Эй хорошую машину, потому что она вам понадобится, и сохраняете все свои чеки.
– Хорошо, но мне кажется, вы забегаете вперед.
– Я всегда так делаю. Это верный способ опередить всех остальных. – Джек оглядел зал, сверкающий такой роскошью и чистотой, что в сердце невольно пробуждалось великодушие. – Ух, красота! – произнес он и стал неуклюже рыться в левом внутреннем кармане в поисках сигары, которую оставил в номере.
Жюль ехал домой, ни о чем не тревожась. Ливень сменился тихим моросящим дождичком, дорогу было видно на километр вперед, и, хотя окна были мокрые, дворники не мельтешили перед глазами. Огни Парижа – фары, красные тормозные лампочки, уличные фонари, приглушенное мерцание витрин ресторанов и окон в домах, свет на баржах, пронзающий дымку тумана над Сеной, – вспыхивали на стекле, точно пайетки с четко очерченными краями, непохожие на мутные и бесформенные киношные капли дождя на ветровом стекле, разбухавшие до арбузных размеров. Сидя в кинотеатре, он всегда вздыхал, когда они расползались на экране, – избитый трюк, как бы говоривший: «А сейчас вы наблюдаете в нашем фильме изысканный кинематографический прием».
«То же самое и с чулком», – думал он, не одобряя чулок на объективе. Внезапно Жюль разозлился на себя и немного испугался. Ведь он может не справиться, а это еще хуже первоначальной неспособности помочь. Люк об этом так и не узнает никогда. И Катрин, и ее муж Давид. Но Жюль будет знать об этом.
И зачем только он сказал Джеку Читему, что Катрин пришлет ему «демо», как Джек это называет, по мейлу? Это невозможно. Он не может просить дочь об одолжении в такую тяжкую пору ее жизни – ведь ее ребенок медленно умирает, пусть даже просить ради спасения этого ребенка. Если она узнает и ее надежды окрепнут лишь для того, чтобы рухнуть окончательно, то это будет просто бессовестно с его стороны. Нужно будет попросить кого-то другого.
А теперь он должен сочинить шестидесятисекундную пьесу, которая волшебным образом воодушевит людей, ждущих у телефона, чтобы поговорить с представителем компании, или жующих попкорн перед телевизором. И наградой за это может стать жизнь его внука, счастье и безопасность дочери и достойный финал для него самого. Вот только судьями его успеха или неудачи будут люди, которые, несмотря на всю свою власть и ум, казались пришельцами с иной планеты. Они рассекают по миру на своих авиалайнерах, пьют без меры, женятся на женщинах со странными именами, вроде Шайенн, за ними тенью, иногда по двадцать