Дочь любимой женщины (сборник). Денис Драгунский
о чужих детях?
Помолчал и добавил:
– Я читал твой роман «Дело принципа». Длинновато, прости меня, как-то вязко, но там был один важный момент. Там у тебя злой дедушка сжег бандитскую деревню – целиком. Вырезал и сжег. Внучка спрашивает: «Вместе с малыми детьми?» Дедушка отвечает: «Они сами приговорили своих детей». Вот так. Понял?
– Значит, это я тебя подучил? – сказал я.
– Да прекрати. Я шучу. Но если серьезно: что за манеры от своей подлости заслоняться своими же детьми? Женился на красотке, наплодил пупсиков, – мой собеседник распалялся всё сильнее, – наряжает их в красивые шмоточки, возит их на машине в дорогую школу, а я теперь не моги его с работы выгнать? Потому что его пупсикам станет не так комфортно жить? Бред какой-то!
– Ты ему просто мстишь, – сказал я.
– Да, разумеется! – ясно улыбнулся мой собеседник. – Месть является важнейшим социальным регулятором.
Верно. Месть, повторяю вслед за своим приятелем, – это важнейший социальный инструмент. Жесткая сдержка и необходимый противовес для всех жрецов «ничем не стеснённой свободы поступка».
Но я не спросил своего собеседника о главном. Не задал вопроса, который беспокоил героя знаменитой новеллы Эдгара По.
Тот, кому адресована месть, тот, который завтра полетит со своего денежного и престижного местечка вверх тормашками, а через три месяца будет отчаянно и безуспешно добывать деньги на поддержание прежнего уровня жизни, – он будет знать, за что ему такое несчастье? Он будет понимать, что это ему в ответ на предательство-вредительство двадцатилетней давности? Или будет просто клясть судьбу и искать интриганов среди сослуживцев? Еще найдет, чего доброго!
Мне кажется, что должен знать. Иначе это не месть, а незнамо что. Просто мелкая (ну, или крупная) гадость.
Вот вам рассказ другого моего приятеля.
Чтоб не путаться в косвенной речи – от первого лица.
«Один человек увел у меня женщину. Жену, хотя мы не были повенчаны-расписаны. Но мы жили вместе уже года полтора, и все это знали, и приходили к нам в гости, и называли нас во множественном числе: пойдемте к таким-то. То есть воспринимали нас как семью.
И вот тут появился он. Мы жили скромно, а он был гораздо богаче нас. Мы были самые обычные люди, а он в свои тридцать был уже весьма известен. Кроме того, он был красив, говорлив, весел, умел производить впечатление. Его к нам привел один мой друг – наверное, чтобы похвастаться своими блестящими знакомствами.
Он сразу, я это заметил, положил глаз на мою жену. Она была не то чтобы очень красива, но мила, молода, изящна. Ах, дружочек, в двадцать шесть мы все такие. Но я не придал его легкому ухажерству никакого значения. Наверное, напрасно.
Потом – как я позже выяснил – он стал ей звонить, добиваться встреч. Она была хорошая женщина, но слабая, наверное. Она не смогла устоять перед этим напором галантности, букетов-ресторанов, перед этой дверцей в красивую жизнь, которую он перед ней приоткрыл. Короче говоря, он ее соблазнил, она ему поддалась, а я, когда узнал обо всем, сказал ей, что она свободна.
Она