Две великие победы русского флота. Наварин и Синоп. Евгений Васильевич Богданович

      14

      Чтобы показать, какое значение придавали Аккерманской конвенции дипломатические кружки Австрии, приводим появившееся недавно в «Древней и Новой России» письмо Генца к известному фон Оттенфельсу. «Вы легко вообразите, мой дорогой друг, – писал Генц, – какое впечатление произвели на меня результаты Аккерманских конференций. Вы знаете… то искреннее участие, которое я принимаю в прочности и благосостоянии Порты. Признаюсь вам, что образ действий русских в этом дипломатическом походе поразил меня в сердце; ничего не бывало более насильственного и более вероломного даже в дипломатических актах Наполеона и его достойных сподвижников», – Генц неистовствовал, видя, что Россия умела воспользоваться удобною минутою для своего ультиматума, успех же выбора момента объясняется тем, что как раз в это самое время султан Махмут разрушил опору своего могущества, уничтожив корпус янычар, и новая армия его еще не была готова, между тем как Россия умела войти в соглашение с Англиею. Многие австрийские дипломаты ясно предвидели, что за Аккерманской конвенцией последует вопрос об умиротворении Греции. В своем письме к фон Оттенфельсу Генц с досадою говорит, что, вероятно, по прибытии нового русского посла Рибопьера в Константинополь, дворы лондонский и петербургский сделают еще одну попытку провести этот вопрос. Все политические дела того времени, касавшиеся облегчения участи инсургентов, Генц называет смертными грехами. «Я был бы утешен, – говорит он, – только в том случае, если бы мог передать Меттерниху все недоверие и всю ненависть, которые я питаю к русским. От нашей естественной политической союзницы, от Англии, мы оторваны, но, – утешал себя Генц, – естественный ход дел снова сблизит нас, если мы поймем, как должно ненавидеть русских, и научимся остерегаться наших неизменных и естественных врагов».