Невыполнимый, по мнению девятиклассников, ультиматум. Объяснение в любви на уроке литературы. Том 7. Григорий Кляйн
наэлектризованном воздухе пробежал удивлённый, неясный шум.
– Второе. На предстоящем торжественном вечере, ты должен участвовать в музыкальном конкурсе и обязательно занять первое место. Выступление посвятишь нашему директору Евгению Давыдовичу, кстати, представителю моей национальности. Хотя, как случайно и по правде говоря с огорчением узнала, ты презираешь евреев. Так вот оно также должно быть признано самым лучшим.
Впервые перебил любимую. – Что ты такое говоришь? Я…
– Замолчи! – Уже в свою очередь, Мария грубо оборвала теперь уже бывшего друга.
– И слушай! Это ещё не всё. Третье. После этого навсегда уйдёшь не только из класса, но и из нашей школы.
Начиная терять над собой контроль, двинулся к Марии.
– Не подходи близко! Не хочу тебя больше видеть даже рядом с собой!
Вчерашние сладостные интонации нежного голоса исчезли. Возник холодный, безжалостный, прокурорский тон, объявляющий смертоносный приговор. Наверно, Лёня Смоляр, единственный из ребят, понял, палка перегибается настолько, что обязательно сломается со страшным треском. Подошёл к девушке, несильно встряхнул за плечи.
– Мария! Я, конечно, ни в какой мере не оправдываю довольно нехороший его поступок, когда не заступился за товарища. Но то, как решила наказать парня, просто по – человечески невыполнимо! – недоумённо развёл руками. – Явный перебор!
– Не надо, Лёня! Тут совсем другое!
Опустив глаза, тихо проговорила, и вновь с возрастающим презрением окинула уничтожающим взглядом, теперь уже бес всякого сомнения, бывшего подшефного.
– И четвёртое. Хотя, уверена, так же невыполнимое для тебя условие, как и все предыдущие. Летом, где – то в горах, потеряла фамильный медальон, самую бесценную для меня и нашей семьи вещь. Найди, принеси, и положи передо мной шестиконечную звёздочку, – повелительным жестом руки указала на парту.
– Думаю, двенадцать месяцев на поиски – достаточный срок? Так что 25 октября следующего года милостиво разрешаю, появиться, но только на несколько минут.
В голосе явно слышались нескрываемая издёвка и презрение.
– Да, ещё. Что тебе вообще известно о людях еврейской национальности? Ведь ты, в этом совершенно убеждена, ничего, по крайней мере, хорошего, не слышал о нём. Наверняка не хотел знать, и уже так возненавидел. А я горжусь тем, что еврейка! Слышишь, безумно горжусь!
Перевела дыхание, собираясь с силами.
– Многое смогла бы простить. Но то, как сильно презираешь мой, такой беззащитный, многострадальный народ, – голосом особо подчеркнула последние слова.
– Я тебе никогда, слышишь, никогда не прощу! А теперь исчезни, или уйду я!
Нежные руки, сжимающие ручку портфеля, побелели. Напряжение, охватившее обоих, перешло критическую отметку. Казалось, внутри с треском оборвался и разбился фантастически прекрасный, во всех цветах радуги, витраж нашей