Повести о карме. Генри Лайон Олди
приготовь гостям чай.
Не успела служанка броситься выполнять распоряжение хозяина, как в ворота требовательно постучали.
– Кто там?
– Сэки Осаму, старший дознаватель службы Карпа-и-Дракона.
В низком рокочущем басе звучала неотвратимость закона. Я отметил, что редко когда имя и голос человека настолько соответствуют друг другу.[5] А ещё – занимаемой им должности.
Отец распахнул ворота:
– Добро пожаловать, досточтимый Сэки-сан.
– Я рад, что вы дома, Хидео-сан. Так за вами не придется посылать.
– Мы вас ждали.
Дознаватель, дородный мужчина лет пятидесяти, был облачён в темно-синее кимоно из шёлка, украшенное тонким золотым узором. На груди слева, над сердцем, красовался герб службы: стилизованное изображение карпа и дракона, перетекающих друг в друга, подобно буддийскому символу Инь и Ян. На голове – высокая чёрная шапка государственного чиновника. Рукояти плетей за поясом обтянуты шершавой кожей ската в оплётке из шёлковых шнуров – тоже золото и густая грозовая синева. Рано поседевшие брови срослись на переносице, из-за чего лицо дознавателя – резкие складки у рта, щеки обвисли – имело брюзгливый вид. Взгляд из-под полуприкрытых век был внимательный, цепкий. Похоже, Сэки Осаму подмечал любую мелочь и откладывал про запас – до тех пор, пока эта мелочь не понадобится.
– Торюмон Хидео, – представился отец, хотя в этом не было надобности. – Мой сын Рэйден. Мои сослуживцы Икэда Наоки и Нисимура Керо. Я привел их в качестве свидетелей, желая избавить вас от лишних хлопот.
Мы по очереди поклонились чиновнику. Когда я вновь поднял взгляд на дознавателя, в ворота за его спиной вошли двое. Одним был настоятель Иссэн, другим же…
Длинная грубая накидка с капюшоном. Пояс – прочная верёвка. Из-под капюшона вместо человеческого лица на меня уставилась рыбья голова. Покрытая капельками росы, голова отблёскивала тусклой медной чешуёй, пучила белые эмалированные глаза с черными дырами зрачков, приоткрывала губастый рот.
Под служебной маской карпа скрывался каонай.
Безликий.
Живое напоминание о воздаянии за попытку обойти закон кармы, дарованный нам милосердным буддой Амидой. Парии, отщепенцы, отверженные – даже к нечистым эта[6] и лишённым сословия хинин[7] относились лучше, чем к мерзким каонай. Бывшие люди, лишённые не только сословия и чести, но также лица и имени. Единственные, кого можно убить безнаказанно – так веками убивали друг друга наши предки до сошествия Чистой Земли на острова Восходящего Солнца. Убить – и остаться самим собой, а не стать вместилищем для духа убитого, предоставив ему возможность жить вместо тебя.
Впрочем, убивали каонай редко: люди не желали марать о них руки.
И вот эту дрянь – язык не поворачивался назвать безликого человеком! – старший дознаватель Сэки привёл с собой в наш дом!
Лицо отца затвердело. Глава семьи скрыл гнев под личиной спокойствия, но я-то хорошо видел, каких трудов ему это стоит.