Письма до полуночи. Максим Сонин
гадко на душе, потому что я чувствовала, что ничего яркого я в своей жизни не делаю, борьбой не занимаюсь, режим не осуждаю. То есть, конечно, осуждаю в той степени, в которой его осуждают все мои одноклассники, но не больше.
Алиса вытащила из кармана наушники-капельки, и уже через секунду у меня в ухе заиграла песня – ритмичная гитара и чуть надтреснутый голос. Песня была английская, слова я улавливала плохо.
– Eagle Seagull, – сказала Алиса.
Она качала головой в такт музыке и смотрела на меня. Я отвернулась, чтобы не видеть ее глаза, которые в эту секунду показались мне невыносимо несчастными.
– Эта песня, – сказала Алиса, – о том, как человек пытается объяснить своей девушке, как он ее любит и ненавидит. Она нашла себе нового партнера, и теперь у них очень сложные отношения.
Я никогда не слышала от Алисы такого длинного и пространного предложения.
– А почему он все еще ее любит? – спросила я, чтобы поддержать разговор.
– А почему нет? – спросила Алиса. – Любить того, кого ненавидишь, очень просто, наверное. Потому что и то и другое – иррациональное чувство. Если ты способен на одно, то будешь способен и на другое.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила я.
Алисина разговорчивость меня сильно напугала. Я положила ей руку на плечо, боясь, что она попытается спрыгнуть с моста. В телесериалах люди именно так начинали говорить, перед тем как разрядить в голову револьвер или наглотаться таблеток.
Алиса рассмеялась:
– Я думаю о том, что такое любовь.
– Понятно, – сказала я, потому что добавить мне было нечего.
Я не знала, что такое «любовь». Наверное, это то чувство, которое я испытывала, когда мне очень сильно не хватало человека. Не кого-то определенного: мамы, Тани, – а самого обычного человека. Так бывало – я сидела дома и думала дурацкие мысли. Вот был бы кто-то – в мечтах это человечек без лица, – который сидел бы у ног и клал голову мне на колени. Или, наоборот, я могла бы положить голову ему на колени и молчать. Я осторожно провела рукой по Алисиным волосам. Не нежно, а именно осторожно, чтобы она не заметила. Захотелось вдруг, чтобы кто-нибудь попросил меня встать и сказать: «Я без тебя скучаю».
– Любовь, – сказала Алиса, – это когда тебе не больно.
– Почему ты так думаешь? – спросила я. – В кино людям всегда больно.
– Ну, любовь – это же хорошо. Если любишь – нельзя причинять боль, – сказала Алиса – она будто окаменела.
– Не знаю, – сказала я и не удержалась, добавила: – Как ты поймешь, что чувство сильное, если тебе не будет больно?
Алиса вздрогнула и чуть отодвинулась. Я протянула ей сигарету, надеясь, что она просто потянется к ней губами, но Алиса забрала сигарету и отвернулась.
Еще несколько минут мы провели в тишине. Потом Алиса толкнула меня локтем, улыбнулась, будто простила. Вот только я же ее не обижала! В наушниках заиграло что-то оптимистичное, и я только тут заметила, что мы все еще связаны черным шнуром.
На мосту появился