Нравы Растеряевой улицы. Глеб Успенский
минуту-с… Иду, иду, иду!»
Кончились похороны, дом опустел: везде были открыты окна и двери, ветер свободно гулял повсюду, вытаскивая в отворенное итальянское окно мезонина ветхую зеленую стору и подгоняя ее под самый князек крыши; в комнате, где так долго умирал барин, было все взрыто: старые тюфяки и перины, рыжие парики с следами какой-то масляной грязи вместо помады, банки с какими-то мазями, прокопченные куревом трубки и чубуки, все это наполняло душу отвращением, гнало из комнаты, уже опустевшей. Внизу и вверху лопались обои, и за ними то и дело шумели потоки сору.
Прохор Порфирыч это время постоянно находился при маменьке, изредка заглядывая в дом, где через несколько времени начался аукцион. Порфирыч долго рассматривал вещи, долго молчал, и когда решался наконец просунуть в толпу голову и произнести «пятачок-с», то это значило, что ему попалась такая штука, за которую люди знающие, «охотники», дадут несравненно больше. Зацепив какую-нибудь подобную вещицу, он скромно возвращался к маменьке, покупал ей на свои деньги водку (малиновую сладенькую любила Глафира) и к чаю брал у растеряевского лавочника Трифона тоже любимые Глафирой грецкие орехи и винные ягоды…
– Кушайте, маменька! сделайте милость, – говорил он.
– Не могу, Прошенька, я этого чаю глотка проглотить, чтобы без эвтого, без сладкого… Изюмцу или бы чего…
– Кушайте, на доброе здоровье, не томитесь…
– Что ж это, Проша, будет ли нам какое награждение от покойника?..
– Надо быть. Я так думаю, чем-нибудь же должен он свое поведение оплатить… Надо за этими крюками-то поглядывать!.. – намекал он на душеприказчиков.
– То-то, ты, Проша, посматривай!.. Поглядывай, как бы они чего не наплели там…
– Авось бог! Кушайте, маменька, кушайте!
После аукциона душеприказчик позвал Прохора Порфирыча наверх.
– А, ты! – сказал чиновник, когда Порфирыч вошел и поклонился. – Вот вас барин наградил.
Порфирыч осторожно подвинулся к столу и упорно смотрел в валявшуюся там бумагу. Он что-то прочитал в ней.
– Вот деньги. Отдай матери.
– Покорнейше благодарим, васскородие!
Порфирыч поцеловал у чиновника руку…
– Ну, ступай!
– Слушаю-с…
Порфирыч стал у двери.
– Больше ничего; ступай!
– Слушаю, васскородие!
И все-таки остался у двери.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Так точно-с; потому, васскородие, самые пустые деньги вы изволили отдать-с…
– Как?
– Так точно-с… Мы это знаем-с. Сделайте милость, извините… барин по бумаге отделили третью часть на сирот; следовательно, пожалуйте нам полностью. На что нам такая безделица? Вы, васскородие, сделайте вашу милость, доложите, что следовает…
– Ступ-пай! Я тебе говорю!
– Слушаю-с…
И опять-таки стал у двери.
– Ты не уйдешь? – через несколько минут злобно закричал чиновник.
– Сделайте божескую милость, васскородие, пожалуйте деньги-с