Это мужской мир, подруга!. Татьяна Веденская
сравняться ростом с окружающими людьми. Я вообще всегда старалась оставаться как можно незаметнее, что не вполне мне удавалось.
– Давай-ка присядем, – подобрел Мудвин и похлопал своей толстой рукой по диванной подушке. – Я, ты ведь пойми, зла-то тебе не желаю. Мне только и надо, чтобы все шло хорошо. Работа должна быть для тебя на первом месте, понимаешь? Это ведь отличная работа, у нас тут, как ты знаешь, есть все возможности для развития, для карьерного роста. Ты же ведь не планируешь тут оставаться оператором всю жизнь.
– Нет, конечно, – согласилась я и тут же об этом пожалела. Вдруг этот слизняк подумает, что я хищно мечу на его место. В принципе, я была бы не против занять его место. Если быть до конца честной, даже его место не могло бы устроить меня полностью. Я пока не знала еще, что нужно, чтобы повернуть к себе свое будущее, как избушку из сказки, к другим задом, к себе передом, но точно знала, что погонщиком несчастных операторов не хочу быть. Это и деньги были не те, и работа скучная, без интересных задач. Но главным образом все-таки деньги. Что он зарабатывает, Мудвин? Мой отец назвал бы все его доходы «бульоном от яиц», водичкой, подачкой на бедность. И был бы прав.
– Вот и молодец, – растекся в еще более сладкой улыбке он. – Для тех, у кого есть амбициозные планы, в нашей корпорации открываются большие перспективы.
– Да, но... вы же сказали, что я работаю плохо.
– Да, – кивнул он и откинулся на диване. – Я сказал. Действительно, сейчас ты работаешь плохо. И я любому это в три минуты докажу. Но если ты будешь стараться...
– Я буду! – присела я рядом с Мудвином.
– Молодчина. Так вот, если ты будешь стараться и не станешь излишне заносчивой и гордой, то... все будет просто отлично! – заверил меня он. Я сидела с ним на его черном кожаном диване и чувствовала, что как-то неправильно все это. То ли он что-то недоговаривает, то ли я понимаю все не совсем верно... Что-то было не так. Мерзляев говорил и говорил что-то о том, как он лично восхищается мной, как много он мог бы сделать для моего будущего, если бы действительно понял, что из меня выйдет толк. А я все думала, что же это может быть за запись, где я матом (матом!) посылаю куда-то клиента. Меня – да – посылали. Я – уверена, что никогда. Мой отец в детстве бил меня по губам даже за такое слово, как «козел», хотя повторяла я его за ним самим. В общем, желание сквернословить у меня было выбито еще в младенческом возрасте самым жестоким образом. Так что на девяносто девять процентов я была уверена, что никакого такого разговора, никакой такой записи не имелось в природе. Что же тогда? Что происходит?
– Я буду больше улыбаться, – снова заверила его я и попыталась встать, чтобы все-таки прервать этот в высшей степени непонятный разговор.
– Подожди, я тебя еще не отпускал. – Мудвин резко дернул меня за руку, заставив сесть обратно. Я обомлела, не зная, как реагировать на это. Я, можно сказать, как-то примерзла попой к дивану, ощутив временный паралич всех конечностей – от изумления. Мерзляев продолжал держать меня за руку и как-то гадко на меня смотреть.
–