Два регентства. Василий Авенариус
пожалуй, с новым письмом от Мизи».
С трудом подавляя свое волнение, она отправилась в приемную. Там не оказалось никого, кроме приезжего.
То был действительно мужик в нагольном тулупе с густой русой бородой, и поздоровался он с нею по-эстонски:
– Terre, terre, prälen! {Здорово, барышня!}
Голос как будто знакомый, да и вся фигура и оклад лица, но эта бородища… Она спросила на том же языке, от кого он прислан. Вместо ответа мужик рассмеялся, обнажив при этом ряд своих белых и ровных, словно выточенных из слоновой кости, зубов. Тут у нее не осталось уже никакого сомнения, что это он же, друг ее детства.
– Так это все-таки ты сам, Гриша! – пробормотала она, вся радостно зардевшись. – Но как ты оброс!
Опасливо оглядевшись по сторонам, он снял свою приставную бороду. Только над верхней губой у него чернели его собственные усики, придававшие его загорелому юношескому лицу некоторую возмужалость.
– Этак, Лизавета Романовна, я, может, больше на себя похож?
– Теперь-то ты опять самим собой стал.
– А вы совсем уже другие: настоящей придворной фрейлиной стали. Да как похорошели!
Лили насупилась.
– Не говори глупостей! Расскажи-ка лучше, как ты от Волынского попал к молодому Миниху в Лифляндию?
При имени покойного первого кабинет-министра, незаслуженно погибшего такой позорной смертью, ясные черты юноши омрачились.
– Я сейчас только с могилы Артемия Петровича, – проговорил он со вздохом. – Упокой Господь его душу!.. Когда его арестовали, он дал мне на прощанье записку к фельдмаршалу графу Миниху. Чтобы меня здесь не хватились, молодой граф услал меня тотчас в свою вотчину Ранцен…
– Так тебя могут и теперь взять к допросу в тайную канцелярию, как других людей Волынского!
– Могут каждую минуту, очень просто. Вот потому-то я и купил себе дорогою в Нарве у брадобрея эту фальшивую бороду.
– Так надень же ее поскорей, надень! Неравно тебя кто-нибудь здесь еще узнает… А молодой граф не очень осерчал, когда ты вернулся в Петербург без спросу?
– Не то чтобы осерчал, а испугался: из-за меня ведь и ему может не поздоровиться от Бирона.
– Но что ты сказал ему, чтобы оправдаться?
– Да ведь осенние работы в Ранцене все справлены. Лютц, старик-управляющий, до весны легко может обойтись без меня. Вот я и испросил себе у старика отпуск, чтобы лично, мол, доложить графу обо всем, что сделано там за лето и что следовало бы сделать будущим летом.
Говоря так, Самсонов привязал себе опять фальшивую бороду. При этом Лили имела случай проверить то, о чем ей писала кузина ее Мизи: что руки и ногти у него вполне опрятны и что на указательном пальце у него нет уже драгоценного рубинового перстня с бриллиантами, который был пожалован ему царицей Анной Иоанновной во время свадьбы карликов.
– А куда ты, Гриша, дел свой перстень? – не утерпела спросить Лили.
– Носить его я все равно не стал бы после того, как он, можно сказать, обагрился неповинной кровью Волынского, –