Книга и братство. Айрис Мердок
сказал:
– Почему, черт побери, Дункан должен все время проигрывать, почему именно он падает в реку! Хотел бы я знать, что на самом деле произошло в Ирландии…
– По-моему, не следует быть слишком любопытными, – возразил Дженкин, – мы иногда пытаемся проникнуть в подробности чужой жизни. Внутренний мир другого человека может сильно отличаться от нашего. С этим сталкиваешься.
Джерард вздохнул, признавая правоту слов Дженкина и невозможность для себя проникнуть в его душу.
– Что тебе открыли нового на тех летних курсах, Дженкин, ты еще не пришел к Богу, а?
– Сядем, – предложил Дженкин. Они сели, и он наполнил бокалы. – Я просто хотел узнать, что происходит.
– В теологии освобождения?[46] В Латинской Америке?
– На планете.
Они помолчали. Дженкин сидел сгорбившись, убрав под себя короткие ноги, отчего казался круглым, как яйцо, а Джерард – выпрямившись, вытянув длинные ноги, руки висят, галстук распущен, темные волосы в беспорядке.
– Ненавижу Бога.
– «Тот, кто единственный мудр, хочет и не хочет зваться Зевсом». Знаешь, Гераклит был не таким уж наказанием.
Джерард рассмеялся. Он вспомнил, как часто за минувшие годы самоопределялся через непохожесть на друзей, отличия выявлялись в долгих подробных разговорах. В каком-то смысле жизнь каждого из них походила на их детские надежды. Тем не менее сейчас он в еще большей мере сознавал то человеческое одиночество, о котором толковал Дженкин.
– Раз он чего-то хочет или не хочет, это предполагает, что он существует.
– Тебе следует написать о Плотине, святом Августине и о том, что случилось с платонизмом.
– В самом деле, что? Левквист сказал, что я испорчен христианством!
– Если считаешь, что поднимаешься вверх по лестнице, то действительно поднимаешься вверх.
– Если считаешь, что дорога ведет вперед, то и идешь вперед.
– Всем это свойственно, тут нет никакой заслуги.
– Ты живешь в настоящем. А я никак не могу найти настоящее.
– Порой мне хочется отбросить метафоры и просто думать.
– Думать о чем?
– Какой я лукавый и плутоватый раб.
– Опять говоришь метафорой. Терпеть не могу всю эту христианскую хвалу и хулу. И все же…
– Ты пуританин, Джерард. Ты упрекаешь себя за недостаток некой идеальной ужасной дисциплинированности!
– Помнится, ты сказал, что все мы завязли в эгоистических иллюзиях, как в огромном липком сливочном торте!
– Да, но я не столь категоричен. К чему разрушать здоровое эго? Это неблагодарное занятие. Разговор с тобой пробудил во мне аппетит. Останешься поужинать? Пожалуйста.
– Нет. Я думаю, что есть человеческое предназначение, ты же – что судьба, рок. Может, так ты узнаешь больше.
– Ох, трудно сказать. Я сейчас вспомнил Берлинскую стену. Она белая.
– Ну да, белая.
– Вот таким я представляю себе зло. Надо задумываться над этим. Возможно, задумываться постоянно. И над злом в себе тоже. Начинать с того, что с тобой творится.
– Вечно ты все смешиваешь, – сказал Джерард. –
Леворадикальная социальная концепция современного католического богословия, зародившаяся в 1960-х годах в Латинской Америке.