Смерть ничего не решает. Антон Лик

      Края ложбины смыкались, как жирные земляные губы. И гнилыми клыками торчали навстречу друг другу стволы. Мокрая листва, ободранная ветром, заткнула рот и почти засыпала узкую горловину ручья.

      Хорошо. Если бы не подстилка, Бельт давно бы помер: ночи стояли холодные, но в куче гнилья сохранялись капли дневного тепла. Зарываться же одним телом он научился быстро.

      Журчала вода, скреблась о камни, изредка вспухая желтыми пузырями газа, как будто земле становилось тошно.

      До воды далеко. Но есть листья. Они тоже мокрые, хранят влагу от недавнего дождя.

      Звяр не мешал. Он приходил, садился неподалеку и наблюдал за Бельтом. Ждал. Лучше бы добил, сученыш. Но нет, посидев, Звяр убирался к костерку, продолжая следить уже оттуда. Он был очень терпеливым. И метким.

      На второй день на Бельта села ворона. Тощая и мелкая, она долго не решалась спуститься, перебираясь с одной ветки на другую, с каждой все ниже и ниже. Потом все-таки осмелилась и, свалившись прямо на грудь, вцепилась острыми коготками в разбухшую кожу тегиляя.

      – Пшла! Кыш!

      Бельт дернулся, но ворона лишь хлопнула крыльями. Она разглядывала Бельта, поворачивая голову то направо, то налево. И он разглядывал ворону, особенно крепкий седоватый клюв.

      Будет бить в глаз. Они всегда перво-наперво их выжирают.

      Ворона приоткрыла клюв, высовывая черную нитку языка. И разлетелась облаком сизого пуха. С пращей мальчишка обращаться умел. Птица сдохла не сразу, копошилась где-то рядом, била крыльями и хрипела, пока Звяр не свернул ей шею подрагивающими руками.

      Вот так и ему бы открутить башку. Или раздавить хлипкое кадыкастое горло. Такому мозгляку хватит одного удара.

      Вечером от костра тянуло палеными перьями и жареным мясом. А Бельт, зарывшись в кучу гнилья, снова и снова раздирал занемевшими пальцами комковатую глину в поисках камня. Не находил, только сдирал ногти, сам того не чувствуя.

      Добраться бы до ручья. Или совсем скоро камчар окончит дни как мясной телок, перекочевав по частям сперва на костер, а потом в рот, вечно прикрываемый грязной ладонью. Лишь бы паршивец уснул.

      Но вместо этого мальчишка, закопав остатки вороны в яму, подошел к Бельту, сел рядышком и снова вылупился. Может, отпустит? Поел ведь. Хоть как-то, да поел.

      – А ты воевал, дядечка?

      – Да.

      – С крыланами?

      – Да.

      – И это они тебя?

      – Отпусти, расскажу.

      Звяр вытащил из-за пазухи камень, приладил к широкому ремню пращи, крутанул, примеряясь.

      А если сейчас? Если ему надоело ждать? Это ж просто совсем, что ворону, что человека…

      – Ты ж поел, – сказал Бельт. – Отпусти меня. Не трону, Всевидящим клянусь! А хочешь, выведу? Я тропы знаю. Чего тебе в лесу делать? Зима скоро. Замерзнешь.

      Пялился-пялился, дышал шумно. Пращу вертеть перестал, и казалось, что всерьез раздумывает. Но вот тонкие, точно углем нарисованные брови