Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин
дичины.
И уже было совсем домой засобирались.
Да навстречу им бричка на дорогу выехала.
И не простая, а вином и водкой таренная.
– Возьми глухаря за чекушку, – предложили братья вознице – хиленькому незнакомому пареньку.
Тот говорит, как, мол, казенному товару на частный товар мен учинить. Давайте, мол, деньги и….
Купили братья поллитровку.
А парень дальше поехал.
«И еще в видках был, – пишет Марфа, – как с колеса у него сперва обод сошел, а потом и само оно вдрызг развалилось».
Словом, позвал паренек братовьев, чтобы помогли.
И плату им определил: по бутылке на нос.
«Ну кое-как, – продолжила Марфа, – сгондобили они колесо, а самих-то уже в карусель кинуло.
«Ты что же, паскудник, – говорит Иван, – спаивать советский народ собрался?!»
И ну бутылки о землю хряпь.
А Демьян – пуще того – мордой стал парня об землю кудолчить.
А тут я, огребалася сплошь, случаем».
«Наверно, грибами увешанная», – подумал Сталин.
Крикнула мать на своих детей, а они еще больше вызверились.
«А Демьян перебил ему хребет, – продолжала мать, – свой грешняк в рот тому парнишонку сует.
Словом, вырвался парень из рук своих истязателей, схватил ружье Ивана, что под ногами валялось, и порешил обоих.
На суду моих деток вся деревня жалела.
Ну и я, конечно, из слез не выходила.
А в душе…»
Тут что-то длинное было жирно зачеркнуто.
«Может, я не то что-то баю или толкую, – продолжила Марфа, – но на тот час на дороге, окромя нас четверых, никого больше и в видках не было. А тут вдруг – семь свидетелей. Причем все из соседней деревни, – то есть из той, куда парнишонок вез водку.
И один из них прямо Демьянскими словами сказал, что он спаивает всех, чтобы хуже работали, а из его шинка не вылазили.
Короче, суд отверг всякую самооборону.
Пришел к выводу, что возница был пьян и на этой почве и пострелял ни в чем не повинных граждан Страны Советов».
Сперва Марфа не поняла, что такое «вышка», к чему приговорили парнишонка, а когда узнала, что это не что иное, как расстрел, кинулась в суд.
Там долго не понимали, чего ей, собственно, надо.
А когда до них дошло – долго хохотали.
«Гоготали», – как пишет она.
Пошла она в прокуратуру.
И там дали ей какую-то бумажку.
Оказалось, это было направление к нервно-психическому врачу.
Тот, осмотрев ее, сказал:
– Это на почве стресса. Синдром… – и назвали какую-то иностранную фамилию.
Доктор выписал пилюли и велел через две недели прийти.
– Так его же за это время расхлопают, – сказала она.
– У нас, – поназидал врач, – не хлопают, а приводят приговор в исполнение.
Согласно постановления суда.
Вот тогда-то мать и написала Сталину.
И письмо, кстати, сама привезла.
«Мне жалко своих детей, – пишет Марфа. – Но каково мне знать, что расстреляют человека, который оборонялся.
Ежели