Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин
наземь летели кресты.
И гнали в каменоломни
Таких, как ты.
Первой передернула плечами Жемчужная, заметив, что бутылка, которая стояла перед поэтом, пуста.
Но Сталин вдруг расслабился усами.
Не улыбнулся и даже не усмехнулся, просто сотворил непонятное преобразование на лице.
И попросил:
– Прочтите что-нибудь еще.
– Менее ядовитое, – подсказала поэтесса.
Пожилой ничего на это не ответил.
И даже, показалось, что решил проигнорировать просьбу вождя. Но именно Сталин уловил, что ему надо.
Сам лично налил стопку водки и – двумя пальцами – подал стихотворцу.
Тот выпил, не закусывая, и начал:
Душу казню на бумаге Я.
Что-то в этом – топорное,
Рядом – белая магия,
Рядом – магия черная.
И между ними – зародышем,
Нежным сперматозоидом,
Некой породы уродыша
Мается тень гуманоида.
Того, что погряз в обещании
Вырасти и прославиться,
Того, кто привел к обнищанию
От непомерной зависти.
А черная магия давит все
До самой кончины и дальше,
Лишить его главной радости,
Хотя б умереть без фальши.
С этими строками он встал и двинулся на выход.
И единственным, кто аплодировал ему вслед, был Сталин.
5
Атеистический ум религиозней любого другого, до фанатизма погрязшего в безнадежно-наивной вере.
Но одно не учитывается безусловно: атеист тот, кто стоит перед пустотой как при жизни, так и после нее.
Хотя ему и претит считать, что он сперва произошел от амебы, чтобы стать обезьяной, а потом, пройдя через все хитрости и повороты природы, наконец сделается человеком.
И сразу настолько умным, чтобы просчитать свою сущность от зачатья до понимания того, что смерть есть последняя субстанция запрограммированного существования.
Бухарин особенно не размышлял о том, о чем сейчас идет речь. Хотя и был стопроцентным атеистом.
Но безбожие его не было воинствующего толка.
Он просто знал, что его ожидает на этой земле, а о загробной жизни не задумывался по банальной причине, что ее нет. И суеверен он был тоже не настолько, чтобы шарахаться от перебегающей дорогу черной кошки.
И все же что-то было, что как-то исподволь, но сеяло в нем сомнения.
Не перебежала дорогу, а этак торжественно, прошествовала перед ним черная кошка, и через час или чуть больше узнал он, что умер Свердлов.
Увидел во сне пляшущего на чьей-то свадьбе Маяковского. Как тут же был сражен известием, что тот пустил себе пулю…
– Куда? – спросил самого себя Бухарин. Ибо насмерть забыл, куда пустил себе Маяковский пулю в сердце или в лоб. И это его размышление прервал стук в дверь.
– Вам письмо.
Конверт был неряшлив, как давно не знавший домашнего уюта человек.
Вскрыл.
Один листок.
И – тоже цвелой – бумаги.
И – стихи.
Не все забыто, что потеряно,
Лишь время гложет, как вампир, –
Вчера