Бородавки святого Джона. Инна Бачинская
и телегами дороге.
– Ничего особенного, – отвечал Глеб. – Пока сухо, а то потом зарядят дожди, и от нас до лета не выберешься. Посидим, покалякаем, устроим себе роскошь общения перед долгими зимними сумерками. Как смотришь?
«А что, – подумал Андрей, – почему бы нет?»
Он представил себе, как они сидят на веранде Глебова дома и неспешно разговаривают. Осенний воздух пронзительно чист, свеж и холоден. Пахнет сухой травой и палыми листьями – запах, будоражащий неясные воспоминания о прошлом, о детстве… О чем-то очень далеком, лежащем на дне колодца памяти. Они пойдут бродить по берегу реки. Зайдут далеко вдоль играющей Донки. Вокруг ни души. Белое, едва теплое солнце отражается в синей речной воде…
– На выходные, – сказал он.
– Хорошо бы сейчас, – ответил Глеб.
– Сейчас? К чему такая спешка?
– Андрей, это важно. Я жду тебя сегодня. Если ты выедешь прямо сейчас, то часа через два будешь у развилки на Дымари. Там я встречу тебя, а то заблудишься к чертовой матери.
– Глеб…
– Я жду тебя через два часа, Андрей.
– Что-то случилось?
– Поговорим, когда приедешь. – И сигналы отбоя.
Андрей недоуменно уставился на телефонную трубку. Что-то случилось. Он не узнавал голос Глеба. Тон был чужим. Что-то произошло. Он положил трубку. Ему пришло в голову, что Глеб – единственный человек, которому он мог бы довериться. Неясная мысль о том, чтобы рассказать ему о Лерке, как хилый росток проклевывалась в сознании. Почему бы и нет… Он собрался позвонить Михасю, сообщить, что они едут к Глебу Юричу, но передумал. Что-то такое звучало в тоне и словах Глеба, что предполагало, что он, Андрей, приедет один. Что он должен приехать один. Тайны мадридского двора, подумал он. Так говорил отец. Фраза эта всегда раздражала Андрея банальностью и претенциозностью. А возможно, дело было в неприятии отца…
Через два с половиной часа он подъезжал к развилке на Дымари – деревеньку, превратившуюся в дачный поселок для не очень богатых людей. Земля здесь не самая плохая, при уходе можно выращивать картошку, огурцы и помидоры. Желательно, правда, иметь неработающих родственников, живущих тут с ранней весны до глубокой осени. В реке Донке водилась рыба, до леса с земляникой и грибами было рукой подать. Дымари оказались последним форпостом культуры и цивилизации. При продвижении в глубь страны пустели села, зарастали сорными травами земли, дичали, сбиваясь в стаи, собаки, помнившие лучшие времена. Все устремлялось в город, где легче прокормиться.
Потрепанный «Москвич» Глеба он увидел издали. А затем увидел и хозяина. Глеб сидел на обочине, подставив лицо неяркому и едва теплому октябрьскому солнцу. Андрей выбрался из машины, и они обнялись.
– Заскучал? – спросил Андрей, всматриваясь в Глеба.
Тот зарос рыжеватой бородой до самых глаз, как бирюк, глаза пронзительной голубизны светились на обветренном лице. Похудел, постарел, пожалуй. Что-то аскетичное проступило в лице Глеба за те несколько месяцев, что они не виделись.
– При моей жизни не заскучаешь, – отвечал он. –