Искушение Агасфера. Эдуард Павлович Просецкий
римский король Сигизмунд и курфюрст Бургский. Новый папа решительно отринул догматические учения, а сожжением на костре Яна Гуса дал назидательный пример борьбы с ересью.
За время своих странствий по Израилю, Египту и Индии, где он припадал к родникам местных религий, Фергаасу открылось, что воли отдельно взятого человека не существует, а есть либо воля Всеблагого, которую этот человек исполняет, либо искушение сатаны, в чьи сети он попал.
События в Иерусалиме 14 нисана, описанные евангелистами, открылись Фергаасу с новой стороны, и он понял, что каждый, кто враждебно отнесся к Иисусу Христу на его мученическом пути к Голгофе, – был искушаем дьяволом.
«Две силы оспаривают власть над миром – Бог и сатана, – продолжал он изложение трактата. – Бог мог бы уничтожить сатану и его силу, но Он предоставляет ему – на предустановленном основании – право действовать в мире, искушать и совращать человечество для того, чтобы оно своим сопротивлением соблазну нечистой силы заслужило спасения».
Разволнованный творчеством доминиканец то и дело откидывался на спинку стула, часто, тяжело дыша, и тогда зыбкий огонек свечи трепетал, готовый погаснуть. Он почти не заметил, как весенняя гроза пронеслась за фиолетовым окном и сменилась ровным, усыпляющим шумом дождя.
Потянувшись сухим жилистым телом, монах встал из-за стола и прошелся по комнате, разминая затекшие ноги, и тут раздался осторожный, как бы извиняющийся стук в его дверь.
Открыв ее, доминиканец увидел на пороге молодого монашка в бурой сутане, промокший куколь которой скрывал лицо неожиданного гостя.
Тот же, сделав шаг вперед, надломленно упал на колени, низко склонив голову, и произнес тонким, умоляющим голосом:
– Святой отец, спасите меня…
Глава четвертая, в которой монашек оказывается женщиной, а Фергаас подозревает в ней суккуба[6]
– Спасите меня, святой отец, – повторил монашек и, дрогнув узкими плечами, разрыдался совсем по-женски.
Последнее обстоятельство насторожило доминиканца, и он, приблизившись, мягко откинул куколь с головы юноши; водопад струистых медных волос низвергнулся вниз, открылось бледное женское лицо, и от взгляда крупных изумрудных глаз семитского разреза монах даже пошатнулся, прикрывшись ладонью.
– Кто тебе угрожает, дитя мое? – после невольной паузы спросил он, немного придя в себя от ослепительной, тревожно-знакомой красоты женщины.
– Я сбежала от инквизиции Бурга, – с легкой хрипотцой отозвалась она.
Доминиканец осторожно поднял ее с колен и усадил за стол.
В свете свечи стала хорошо различима россыпь мелких веснушек у крыльев ее точеного носика с едва приметной горбинкой, а яркие губы с приподнятыми уголками, словно бы созданные для улыбки, никак не сочетались с отчаянием во взгляде.
– Как зовут тебя? – опросил монах внезапно севшим голосом.
– Эстер, – отозвалась гостья. – В детстве родители называли
Суккуб – женщина, образ которой принимает дьявол для соблазнения мужчины.