Русская комедия (сборник). Владислав Князев
Не дать! – мгновенно превращается в осла потомственный жадина. – С какой стати пить? По какому выдающемуся поводу?
И снова разыгрывается драма у фонтана, то бишь у источника истины. Планка и так уж поднята очень высоко, но… Надо обязательно прыгнуть еще выше. То есть загнуть еще круче.
Вот левый глаз одного из наших капитанов начинает мигать, словно разыгравшийся волжский бакен. На условный сигнал откликаются другие «истбанцы». Игра пошла…
– Да будет вам известно, Юрий Цезаревич, – говорит один из завсегдатаев, – что нашему Безмочалкину открылась особая истина.
Все взоры устремляются на Безмочалкина.
– Да, мне открылась особая истина на предмет того, как прославить «Утес», – задумчиво говорит тот. – Почему бы на брегах Волги не родиться второму Рембрандту? Мне кажется, пора. Словом, я решил стать… вторым Рембрандтом.
Зал восторженно ахает. Правда, большинство завсегдатаев «Утеса» вряд ли точно знает, кто такой Рембрандт. Да и сам Безмочалкин имеет с ним, скорее всего, шапочное знакомство. Хотя стоп! В предбаннике мужского отделения бани № 1 висит на стене какая-то цветная репродукция, вырезанная из журнала. Может, это как раз Рембрандт? Ишь ты!
Впрочем, такие подробности в духе Гомера и Гюго не имеют большого значения на Самарской Луке. Дерзновенному банщику верят на слово. Да и сам он абсолютно верит в то, что говорит.
– Я чувствую себя уже без пяти минут Рембрандтом, – говорит он. – Но я пойду дальше великого художника. Я намерен создать исповедальную скульптурную композицию «Автопортрет с обнаженной на коленях». Улавливаете? С обнаженной. Рембрандт на такое не осмелился. У него на коленях сидит дама в закрытом платье.
Зал восхищен.
– Но и это еще не сенсация, – скромно улыбается Безмочалкин. – Рембрандт изобразил себя с женой. Мною задуман «Автопортрет с обнаженной… незнакомкой». Таким образом, я дерзнул бросить вызов одновременно и Рембрандту, и… собственной супруге.
– О-о! – гудит зал. – Даже представить трудно такое.
– Нет, мысленно я уже представляю все в малейших деталях, – заверяет банщик, он же новый Рембрандт. – Все тщательно продумано. Я даже предусмотрел, где будут выставлены копии моей скульптурной композиции. В Лувре, Эрмитаже и в Дрезденской галерее. Оригинал же останется навсегда на родине автора, в Колдыбане.
– Только не в плавучке «Парус»! – раздается вдруг тревожный оклик.
Это, конечно, Юрий Цезаревич. Глаза его горят, голос срывается: плавучий ночной клуб «Парус» – его лютый недруг, ибо давно стремится поглотить ветхий «Утес».
– Самое место шедевру, – горячо говорит Подстаканников, – здесь, в зале ПОПа «Утес». Как пить дать!
Слышали? «Дать». Это убеждает всех. Как говорится, со стороны виднее. Тем паче со стороны барной стойки.
– Ну что ж, – говорит от имени всех Самосудов. – Давайте, Юрий Цезаревич.
И он первым идет к барной стойке. За ним спешат уважить бармена остальные. Стаканы наполнены.
– За второго Рембрандта! – взволнованно провозглашает Подстаканников.
Ульк!
Шапка