По строкам лавандовых книг. Часть 2. Екатерина Терлецкая
перейдем к съемкам телепередачи и ток-шоу с вашим участием.
– Ах! Это моя любимая часть! ― трепещет в сладком предвкушении Бри.
– Да-да! Нам предстоит много работы! Это так волнительно! А я ещё даже не определилась с тонами наших костюмов, а ведь бал уже совсем скоро. Как ты относишься к лиловому, душенька? Это могло бы подчеркнуть твоё имя, ― обращается ко мне Руд.
Руд была полностью права, когда говорила, что мне не стоит много есть. Ком подкатывает к горлу, и я не могу разобрать, то ли это от количества мяса, то ли от бурлящей крови, что как водопад со скоростью несется по всем моим венам. Смерть, служба в рядах повстанцев, грязная работа в госпитале, даже гробовщик на передовой – все это я представляла, прокручивая неисчисляемые варианты своей роли в Ореоне, но политическая шлюха на экране, своей вычурностью бьет все рекорды.
Методы влияния на толпу в Ореоне должны кардинально отличаться от методов прежней власти, поэтому деспотизм и диктаторство преподносят тупой толпе на блюде информационного зомбирования. Цель – выставить политику Джоува варварской во всех красках с правильного ракурса, убедить людей, что мятеж единственный правильный выбор – их выбор. Что может быть более жалким, чем двое детей, которые с экрана рассказывают, как Патриум заставил их убивать? Вот для чего из меня сделали подростка! Вот для чего все эти почести, пиршества и две цветные няньки – нас просто должны убедить в том, что Ореон позаботится о нашем благополучии, взамен на наши откровения. Теперь понятно и то почему Прим был жив, но для меня эту карту разыграли иначе: что это снисходительный майор пошел на уступки принимая мои условия. Да Каликс первый, кто был заинтересован заставить несовершеннолетнего сына командира рассказывать, как власть силком отправила его на верную смерть.
– Стоп! ― не сдерживаю эмоций и бью кулаком по столу. ― Во-первых, давайте не будем делать из нас идиотов, а будем называть вещи своими именами: не Патриум забрал у нас детство, а разгоревшаяся революция, в которой виноваты все! А во-вторых: язык, вера, моральные ценности?! О чем речь?
Не вижу и капли удивления на лицах эфоров и Прим, словно я единственная за столом, кто впервые слышит об этом.
– О политическом преследовании всех и каждого, кто говорит на любом языке, кроме государственного – латыни! Мы с Руд, собственно говоря, поэтому отказались от Патриума. Это уже перешло все границы как по мне, ― возмущенно отвечает Бри, запивая вином из бокала следы излишней нервозности.
Латынь официальный язык?! Кто бы мог подумать. Как же я ненавижу латынь…
– Так вы политические беженцы? Или что-то типа того? ― спрашивает Прим.
– Как грубо! ― осекает его Руд. ― Никакие мы не беженцы! Мы те, кто выбрал будущее. Те, кто требует это право – право выбора! И поэтому мы здесь.
Эфоры одновременно прикладываются к стакану сбавляя обороты своего